Дальний выстрел

   — Да это так, для разрядки, дорогой мой. Уж больно я выдохся этой зимой, работал над новым типом взрывчатки. Мак-Алистер меня привлек. Времени мало — вот что плохо. Года через два будет война. А то и раньше.

      Едва мы вышли из тени вязов, нас приветствовал невысокий, склонный к полноте человек, чью фотографию я не раз видел в газетах. Это был Томас Прю, член парламента, известный адвокат, берущийся за безнадежные дела. И если то, что только что сказал Жервес, было правдой, то и главное дело его жизни можно было считать проигранным. Прю был ярым пацифистом, попавшим в прошлую войну в тюрьму за свои убеждения, и с тех пор он неустанно проповедовал пацифизм во всех уголках страны.

   Удивительно было встретить здесь парламентария-пацифиста, и, когда Прю отошел, я осведомился об этом у Жервеса.

   — О, Том Прю — честный человек, — отвечал Жервес. — И потом, он может кое-чему научить моего братца. Вы же знаете Гектора — настоящий поджигатель войны. У них с Томом был захватывающий спор вчера за обедом. И Том прямо задавил его интеллектом. С тех пор Гектор и Диана с ним практически не разговаривают. Пошли найдем их.

   В конце концов мы обнаружили их возле гаража, увлеченно копавшихся в моторе своего «бентли». Я уже почти забыл, какая это была великолепная пара. Оба высокие, красивые, златоволосые — в них было что-то львиное и в часы бурной деятельности, и в часы отдыха. Гектор был не менее энергичен, чем его брат, но, в отличие от Жервеса, не мог найти выхода своей энергии. Война наверняка помогла бы ему самореализоваться.

   Дианой я восхищался, хотя и не любил ее; на мой вкус, она была слишком честолюбивой и властной. И потом, она была целиком поглощена своим мужем. Более, чем какая-либо другая супружеская пара, они производили впечатление единого целого, команды, функции каждого члена которой идеально отлажены и согласованы. Теперь, глядя, как слаженно, угадывая мысли друг друга, они выворачивали внутренности автомобилю, на котором исколесили всю Европу, я вновь почувствовал это.

   Мисс Антея Кэмлот, стоявшая рядом с выражением лишнего человека на лице, очевидно, разделяла мои настроения. К Жервесу она повернулась с явным облегчением, а может, и более чем с облегчением, как показалась мне. Бедная девочка, подумал я, да если б ты даже соединяла в себе прелести Цирцеи и Шебы, все равно тебе не очаровать Жервеса. Память о той, что навсегда вошла в его сердце, не стереть ни одной женщине.

   Хотя я и моложе Жервеса на 10 лет, в течение долгого времени он поверял мне свои тайны. Я был одним из немногих людей, включая, конечно, членов семьи, знавших о трагедии Розы Бортвик. Она была дочерью фермера, арендовавшего землю у отца Жервеса, и Жервес влюбился в нее без памяти. Узнав о серьезности намерений сына, его отец добился отъезда девушки.

   В доме начались ужасные сцены, и в конце концов отец и сын стали совсем чужими друг другу. Что только не предпринимал Жервес, пытаясь найти Розу, но все его поиски ни к чему не привели.

   Четверть часа спустя, когда все мы уже сидели на лужайке за чаем, мысли мои были все еще заняты этой печальной историей. Разговор между тем коснулся Гитлера.

   — Давно надо было показать ему, что нас не запугать, — говорил Гектор Масбери. — Если б только политики не были столь нерешительны…

   — У политиков есть еще и ответственность, — отозвался Томас Прю. У него был чудесный сильный голос, резко контрастировавший с неказистой полноватой фигурой. — Посмотрите на этого молодого человека, — он указал на Генри, стоявшего неподалеку, в тени вязов. — А теперь умножьте его на несколько миллионов. И представьте эти миллионы изувеченными, разорванными в куски, в грязи и пыли… Так ли уж неестественна нерешительность политиков?

   Лицо Гектора исказилось гневом.

   — Все это сентиментальная чушь. Выбор стоит между возможной смертью и рабством. Очевидно, некоторым здесь больше по душе рабство.

   Я заметил, как Диана бросила на него предупреждающий взгляд. В разговор вступила Антея Кэмлот.

   — Но мистер Прю говорил не о политиках. Он говорил о людях, которые поплатятся жизнью. О Генри. Давайте спросим, что он сам об этом думает. — И она позвала. — Генри!

   Молодой лакей сделал несколько шагов в нашу сторону. На его лице можно было прочесть любопытную смесь почтения и иронии.

   — Генри, что бы вы предпочли: стать рабом немцев или быть убитым?

   Генри не спеша обвел нас всех взглядом.

   — Уж если на то пошло, мисс Кэмлот, — сказал он наконец, — многие считают, что я и так уже раб.

   Я увидел, как вздрогнул Эмфлет. Даже в пронизанном эгалитарными настроениями доме Жервеса это было чересчур. Неудивительно, что старый дворецкий так неуверенно говорил о том, что Генри справляется со своими обязанностями. Диана, очевидно, была настроена так же.

   — Такое впечатление, Жервес, что ваши слуги творят что хотят! — воскликнула она.

   — Вы не должны быть строги к Генри, — сказала Антея. — В конце концов, сегодня он почти весь день простоял у подноса с лимонадом. Если это не рабство, можете считать, что я фараон.