Дальними маршрутами

Шла интенсивная подготовка к сражению. В воздухе то на одном, то на другом участке фронта вспыхивали горячие бои истребителей: происходила настоящая проба сил. В одном из таких полетов летчик старший лейтенант Курашин был подбит. Он совершил вынужденную посадку на нейтральную полосу вблизи наших передовых подразделений. Оставив самолет, он под обстрелом с помощью пехотинцев вышел в расположение наших войск. Добравшись до своего аэродрома, пришел к командиру части.

- Что случилось с машиной, старший лейтенант?

- В бою пробит бензобак, сел на «живот».

- Самолет жаль, - продолжал командир. - Сейчас он дороже золота.

- Понимаю, товарищ подполковник, машину я осторожно сажал, она целехонька. Поднять бы ее, сменить бак, я бы ее пригнал.

- Да разве ж позволят такое фашисты? Расстреляют в упор, - рассуждал командир.

- Разрешите мне пойти, товарищ подполковник! - сказал стоявший рядом механик самолета старшина Куриленко.

Командир смерил старшину суровым взглядом, посмотрел прямо в его сверкающие искорками глаза и, подумав, ответил:

- Ну что же, Куриленко, попробуйте. Все работы выполняйте только ночью при строжайшей маскировке.

- Полный порядок будет, товарищ подполковник. Присылайте летчика, - сказал механик и быстро выбежал из землянки.

Вместе с Куриленко на задание отправились еще два механика и три моториста. Они захватили с собой необходимый инструмент и несколько двадцатилитровых банок [165] с бензином. Под покровом ночи воины благополучно добрались до самолета и сразу же приступили к делу. С помощью специальных резинотканевых подъемников они вывесили машину над землей и поставили ее на колеса. Было тихо вокруг. Немцы, видимо, полагали, что русские не решатся предпринять что-либо для восстановления самолета, и поэтому не интересовались подбитой машиной. Куриленко это было на руку.

Старшина, конечно, не рассчитывал на то, что гитлеровцы позволят его группе безнаказанно увести самолет, и он пошел на такую хитрость. Вместе с помощниками откатил машину метров на двадцать - тридцать в кустарник, за которым находилась довольно ровная поляна. На то место, где только что стоял истребитель, воины набросали хворосту, корней от спиленных деревьев и облили все бензином. Куриленко командовал:

- Всем к самолету, костром займусь сам.

Когда все укрылись в кустарнике, старшина поджег дровяную кучу и что есть мочи пустился бежать к кустарнику. Не успел он укрыться, как немцы открыли сильный огонь по тому месту, где пылал костер. Снаряды и пули попадали в костер, вздымая к небу снопы искр, разбрасывая во все стороны хворост. Так продолжалось минут пятнадцать.

Не теряя драгоценного времени, Куриленко с товарищами производил на самолете восстановительные работы. А на рассвете, едва не цепляя колесами за верхушки общипанного осколками снарядов кустарника, с ревом поднялся в воздух «сгоревший» ночью самолет. Машина круто развернулась и на бреющем ушла в сторону наших войск.

На аэродроме были поражены успехом операции. Командир, обнимая летчика Курашина и механика Куриленко, весело говорил:

- Спасибо за верную службу, спасибо!

* * *

Пережил много подобных минут и техник Левкин. Было и другое в его работе - поиски творческого решения новых боевых задач. Вот и сейчас Федор Егорович сидит в землянке в ожидании прилета командира с задания и думает о том, как сделать так, чтобы увеличить бомбовую нагрузку на самолет. Дело в том, что командир отряда [166] третьей эскадрильи старший лейтенант Федор Брысев недавно предложил брать на самолет увеличенную нагрузку бомб. Некоторые летчики уже последовали примеру Брысева и стали подвешивать на воздушные корабли по полторы-две тонны фугасок. «А почему бы и нам с Симаковым не испробовать это дело? Правда, конструкция нашей машины малость иная и потрепана она больше других, но зато у нее очень мощные моторы», - думал про себя Левкин. Увидев в землянке заместителя инженера полка по вооружению офицера Шепетовецкого, техник подошел к нему с просьбой:

- Михаил Григорьевич, помогите выяснить один небольшой вопрос.

- С удовольствием. Но в чем он состоит? - спросил инженер.

- Задумал я своей «старушке» увеличить бомбовую нагрузку до двух тонн, - продолжал техник. - Только вот не знаю, какой калибр лучше подвешивать?

- Сколько вы берете сейчас?

- Полторы тонны.

- Увеличьте вначале до тонны семьсот пятьдесят: десять внутрь и три по двести пятьдесят - под фюзеляж. После трех-четырех полетов можно перейти и на двухтонную нагрузку, - сказал Шепетовецкий и спросил: - А с Симаковым-то вы говорили?

- Еще нет.

- Советую вначале все это обсудить с летчиком, а уж потом пробовать варианты подвески бомб, - заключил инженер.

В следующую ночь по причине плохой погоды полеты не состоялись. Левкин выбрал момент, встретился с командиром наедине и рассказал ему о своих планах.

- Одобряю, Федор Егорович… Сам думал об этом, да все сомневался в возможностях самолета. Ну, а если даже техник не сомневается, тогда за дело!