Дальше (СИ)

Она казалась крошечной, как на куклу. С трудом верилось, что существуют настолько маленькие дети, мужчина казалось, что даже три его пальца не пролезут в рукав, не то что детская ручонка. Дима сел на пол и принялся вытаскивать из пакета каждый предмет одежды по отдельности.

Это были ползунки, пинетки, распашонки. Совсем немного, все нейтральных цветов, чтоб можно было надеть и на мальчика, и на девочку.

В горле у мужчины разом пересохло. Он чувствовал, как внутри него что-то натягивается, как пружина. Хотя, может быть, она была натянута давно и вот-вот грозилась лопнуть.

Послышались Анины шаги в коридоре. Дима не сделал ни единой попытки убрать детские вещи в шкаф.

— Ну что ты там… — Аня замерла в арке, мертвыми глазами уставившись на Диму, с распашонкой в руке. Девушка молчала, кажется, физически не в сотоянии разомкнуть губы.

— Я не знал, что у нас есть детские вещи, — хрипло сказал Дима. Аня сглотнула.

— П-положи на место и не трогай, — тихо и быстро сказала она. Сердце в одну секунду поднялось куда-то к горлу и застучало там, каким-то непонятным образом отдаваясь неприятным покалыванием в затылке.

— Ты купила их, когда мы еще не знали, что у нас будет дочь? — словно не слыша ее, будто размышляя вслух, спросил Дима.

— Закрой пакет и одевайся, — резко бросила девушка и быстрым шагом ушла на кухню.

Она оперлась о столешницу, дышать стало тяжело, будто кто-то тяжелый сидел на груди и не давал вздохнуть. Аня открыла кран с холодной водой и плеснула пару раз в лицо, чтоб прийти в себя. Девушка спиной чувствовала взгляд Димы.

Медленно она обернулась. В руках муж по-прежнему держал распашонку.

— Я же попросила убрать, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, сказала Аня.

Ей так казалось. Но Дима услышал только страх и бесконечное отчаяние. Оно очень хорошо резонировало о его собственную тупую боль, которая вдруг стала очень яркой, острой. Будто кислоты глотнул и чувствуешь, как оня течет по пищеводу вниз, разъедая все на своем пути.

— Почему я должен это убрать? — тихо спросил Дима. — Это был и мой ребенок, Аня.

— Замолчи, — выдохнула девушка. — Умоляю, замолчи.

— Я молчал пять месяцев. Ты запретила мне об этом говорить, и я молчал, — Дима сел на стул, распашонка оказалась на столе. Мужчина смотрел на нее, не отрываясь, обхватив руками голову. — Я не могу больше, Ань. Мы оба не можем больше молчать. Нам надо поговорить.

— Не надо, — надломленно, едва сдерживаясь попросила девушка. Она с силой сжала руку в кулак, чтоб ногти впились в ладонь и хоть немного отвлекли ее от страданий, которые не прекращались вот уже почти полгода. Сейчас это уде не помогало. — Я не хочу. Это мое право не говорить об этом. Прошу тебя, пожалуйста, положи все в пакет. Если хочешь, подарим Василисе, только убери.

— Почему ты сама тогда не избавилась от этого? — Дима поднял галаза на жену. — На всех форумах пишут, что надо избавиться от любого напоминания. И забеременеть снова, как только врачи разрешат.

— Только нигда на форумах не пишут, как это больно. Как хлопок… жжет руки, — голос изменил ей, и она запнулась. Аня закрыла глаза. — Я хотела. И не смогла.

Они молчали. Аня так и стояла в противомоложном конце кухни с закрытыми глазами, ожидая, когда муж окажется в коридоре. Но сидел на столе с этой чертовой распашонкой и, не мигая, смотрел на девушку.

Вот она услышала, как отодвигается стул. Но вместо того, чтоб уйти, Дима прошлепал босыми ногами по плитке и остановилася в сантиметре от Ани. Она ждала. Почти молилась, чтоб муж к ней не прикасался сейчас. Иначе она сорвется, потеряет рассудок, который с трудом сохраняла эти месяцы.

Руки рывком опустились на ее плечи, Дима прижал своим телом к столешнице и обнял изо всех сил, не заботясь, делает ли жене больно. Ее руки оказались прочно зажаты между их телами. Аня не сопротивлялась, тяжело коротко дышала мужчина в основание шеи и старалась удержаться на этой стороне разума. Дима прижался щекой к ее виску, тяжело вздохнул.

Давно, когда он еще делала попытки поговорить, он представлял, что скажет. Представлял себе реакцию Ани и вот этот момент. Но момент наступил, заготовленные речи вылетели из головы. Тяжело было отрыть рот, чтоб начать. Будто губы сшиты.

Но он не мог ее отпустить. Не мог, не хотел. Родную, теплую, сейчас настоящую. Он слышал ее боль в рваном дыхнии, чувствовал в напряжении каждой мышцы, в стиснутых зубах. Аня отчаянно пыталась строить из себя «железную леди» до последнего.

Это был ее способ. Она привыкла выживать так, сцепив зубы и покрываясь новым слоем непробиваемого панциря.

— Ань, — голос внезапно сел. Дима кашлянул пару раз, чувствуя, что жена напряглась еще сильнее. — Аня, я тебя люблю. Слышишь? Очень люблю. И… и ребенка я хотел. Я не знал, что можно чего-то так хотеть. Я.

— Дима, не надо, — чуть не плача перебила его девушка. Она сделала попытку дернуться, но муж, кажется, этого даже не заметил.

Его слова проникали будто прямо в мозг, многократно там повторяясь как эхо в горах. Это невозможно вынести.