Дама чужого сердца

Под руку они вступили в храм, и тотчас же вышел батюшка, поздоровался с ними как с хорошими знакомыми и приказал что-то дьякону. Тот недолго думая принес священнику облачение, поспешно зажег свечи. Между тем Крупенин и Юлия приблизились к алтарю. В это время в церковь проскользнул сторож и оказался уже позади них. И тут Юлия со страхом и смятением увидела у него в руках венчальные венцы. Она обернулась к Крупенину и увидела, что тот вытаскивает из кармана обручальные кольца. Бог мой!

– Савва Нилович! Опомнитесь! К чему это? Так нельзя. Это неправильно!

– Все, как вы хотели, скромно, без пышности, тайно, романтично!

– Но я…

– Тише! – он слегка толкнул ее локтем.

Она опешила и замолчала. В голове стучало, убранство церкви, иконы, свечи, все плыло перед глазами. Точно сон. Это сон, это неправда!

«Венчается раб божий Савва рабе божией Юлии… Венчается раба божия Юлия…»

Крупенину пришлось снова тронуть ее за локоть, чтобы она очнулась и ответила на вопрос священника о добровольности брака. Не своим, а каким-то чужим голосом она ответила согласием. И вот уже кольцо скользит по пальцу, тяжелое, с бриллиантом. Не поскупился Крупенин-супруг. Юлия подняла голову, и его губы приблизились к ее лицу, она почувствовала его дыхание и поняла, что согласилась искренне…

Соломон Евсеевич расхаживал по дому в длиннополом бухарском халате, точно на восточном базаре. Фаина следила за ним взором, где бы он ни оказывался. Он что-то рассуждал вслух, по обыкновению, но не рассчитывая на ее мысли и дополнения, потому что так привык. Фаина была идеальный слушатель, внимательный, доброжелательный, благодарный. Она смотрела на него с любовью. Точно так, как и много лет назад. Ничего не изменилось в ее душе, только любовь стала крепче, как хорошее вино. Да, Соломон изменился. Но годы только прибавили ему зрелой мужской красоты. В молодости он походил на античного бога – и статью, и чертами лица. Теперь же в его облике проявилось нечто величественное, как и подобает талантливому человеку. Она не видела его морщин, живота, одышки, седины. Нет, ничего этого она не замечала. Потому что тот, кто любит, слеп совершенно. И это прекрасно, за одним исключением. Если это обоюдная слепота.

– Вот что, Фаина, что это я не вижу Юлии, уже вроде как третий день, или пятый, она не заходит. Не бывало такого, уж не приболела?

– Да, действительно, – очнулась от созерцания божества Фаина. – Прикажу горничной сходить к ней.

– Да, – протянул Соломон Евсеевич. – Вот тут бы и сгодился Эмиль. Да нет его!

При упоминании о злополучном брате Фаина глубоко вздохнула. Нет, Эмиль не погиб. Он не утонул, но чуть не захлебнулся. Некоторые газетчики, горячие головы, встретив его на улице, окликали Кровожадниковым, жали руку и чрезвычайно хвалили за смелость мысли и красоту фраз. Многие искренне поражались, и как это они раньше не углядели в нем такого выдающегося критика? Эмиль от этих похвал готов был провалиться сквозь землю, он мычал нечто нечленораздельное. Но уверениям, что это не его творчество, никто не верил. Выгнанный благодетелем из «Словес», он пристроился в другое издательство, где от него поначалу ждали ярких разоблачительных статей. Да не дождались. Выставили вон, и опять, как в былые годы, Перфильев перебивался случайной работой, проклиная неведомого злодея, который разрушил его устоявшуюся жизнь. Сестра подкармливала его и жалела. По прошествии времени и Фаина засомневалась в авторстве Эмиля. Но ни брат, ни сестра не могли понять, кто же это так им удружил этой статьей? Между тем гнев Иноземцева поутих, Юлия вскоре после всей этой истории съехала с квартиры и стала жить одна, про Эмиля не спрашивала.

– Да, он всегда ведь был тут как тут, как надо что, Эмиль всегда готов услужить, – мягко проворковала Фаина.

– Знаю, знаю, куда ты клонишь, сирена. Просить хочешь, чтобы я его помиловал и снова в дом впустил? Ну, погоди, Юлию спросим, может, и она остыла. А вот, к слову, и она! Где же ты пропадала, моя голубка?

В комнату, где происходила беседа, быстрыми шагами вошла Юлия. Она чмокнула Соломона и Фаину в щеки и стала вытаскивать из изящного ридикюля нарядные конверты.

– Это что у тебя там? – Соломон с любопытством приблизился к дочери. – Приглашения? На вечер? Бал? Концерт?

– Свадебный обед, многоуважаемый Соломон Евсеевич, и вам, Фаина Эмильевна. Правда, будет и маман, она вызвана из Италии телеграммой. В «Медведе», послезавтра. Только свои, гостей совсем мало, очень камерно. – Все это Юлия проговорила скороговоркой, точно боялась сбиться.

– О чем ты? – отступил на шаг Соломон, Фаина поднялась с кресла, в котором сидела.

– Я вышла замуж, третьего дня, – она помолчала в застывшей тишине. – За Крупенина. Извольте познакомиться, Крупенина-Иноземцева!

Глава тринадцатая

Лето 1906 года