Дама на асфальте. Мужчина на газоне

Наталья Николаевна была не робкого десятка, но женщина осторожная, бдительная, с наступлением весны каждый день гуляющая по лесопарку, иногда в полнейшем одиночестве, рискуя нарваться на неприятности, но пока – Бог миловал. Она была очень наблюдательная и все происходящее вокруг себя тут же просекала.

В этот день людей было в лесопарке много: и за деревьями, и у водоемов, и на кочках, так что она пребывала в состоянии расслабленном. Но, поравнявшись с местом, где, ориентировочно, исчез мужчина, она правым глазом, не поворачивая головы, все-таки его узрела, совсем не в подобающем виде, а точнее: со спущенными штанами. Штанов, собственно говоря, она как раз и не заметила, только экстаз.

Видно, он издали принял стройненькую, моложавую Наталью Николаевну за девушку, приготовился, и возбудился.

Навстречу Наталье Николаевне медленно шла совсем уж старушка, Наталья Николаевна приостановилась.

– Там, подальше, слева, эксгибиционист, но он не опасен, – предупредила, на всякий случай, она старушку, чтоб та не испугалась.

– А это как? – не поняла старушка.

– А это так, – показала ей Наталья Николаевна, опустив трясущуюся руку ниже пояса.

Старушка, вроде, поняла, на секунду призадумалась, анализируя, сколь велика для нее опасность, и смело пошла дальше.

День был прожит не зря: шутка ли, целых два знака внимания.

Вот так глянешь в окно, а это твой муж

Жила я тогда в Ленинграде в коммунальной квартире. И считала это удивительным везением. Еще бы, жить в городе – мечте и иметь свою собственную комнату, к тому же – в самом центре, чем не счастье. Одно название зданий, улиц, мостов, по которым утром мчишься на работу, а вечером, медленно, созерцая красоты, возвращаешься с работы, ласкает слух: здание легендарной «Макаровки», мост Александра Невского, Старо-Невский проспект, Невский проспект, улица Герцена. Не дорога – наслаждение.

Утром ухожу на работу, а поздно вечером или ночью прихожу домой спать. Естественно, ничего не готовлю. Да и готовить на кухне, где установлен мусоропровод и бегают полчища тараканов, ни боже мой! Что куплю, то и ем утром – вечером, и так несколько дней, пока не закончатся продукты. До перестройки ассортимент в магазинах был скудный, тем не менее продукты продавали минимум по полкило. Такие тетки стояли у прилавков, что только самый смелый отважился бы попросить сто или двести граммов. Колбасу народ покупал палками, сосиски, сливочное масло, треску – килограммами. И никакие доводы, типа: «Я одна, и не ем так много», – не срабатывали, а пышная продавщица с белоснежным нимбом в гидроперитовых волосах вмиг переставала тебя видеть и тут же звучал ее зычный голос: «Следующий!».

Как-то повезло, купила рыбу горячего копчения, громадную, вкуснющую. Угостила соседку Минку со всем ее семейством: мужем и двумя маленькими детьми. Расстройство желудка началось уже вечером, на следующий день продолжилось. При моем весе и три дня диареи – катастрофа.

На третий день на работе тоненькие мои ножки подкосились, и неустойчивое сознание покинуло мое хрупкое тело. Сердобольное руководство выпроводило меня в поликлинику. Поликлиника у нас была ведомственная. Приняли меня там, естественно, как свою, и выписали направление в прославленные «Боткинские бараки», и как я ни сопротивлялась, уговорили. Обещали, что никто меня в больницу не положит, просто надо сходить на консультацию. Я, наивная, согласилась.

Названное именем прославленного врача-терапевта С. П. Боткина медицинское учреждение находилось не так далеко от моего дома: через мост и чуть вправо. В приемном отделении не поняли: о какой консультации я говорю, но давление померили. К слову, давление у меня всю жизнь низкое, а при таких обстоятельствах, видимо, приблизилось к черте, когда о человеке говорят, что он был, а я еще и разговариваю. Молодой врач, глянув на тонометр, почесал себе лоб и вновь принялся мерить давление.

– Сколько? – поинтересовалась я.

– Мало.

– У меня всегда низкое.

– Придется лечь в больницу, на день-два, посмотрим, – не совсем уверенно сказал он.

– Не хочу, – еле слышно пролепетала я, совсем ослабев от огорчения.

Определили меня в палату на четвертом этаже, поднялась я на лифте. Палата оказалась трехместной. Огляделась: две девушки полулежа читали книжки. Потолок высоченный, окно громадное, начало весны, солнце шпарит, а я … , а собственно, что я тут делаю?

– Располагайтесь, – кивнула кудрявой белокурой головкой одна из девушек в сторону свободной койки. – Двадцать дней не простоите.

– Какие двадцать? – подскочила я. – Дня на два, максимум!

– Здесь двадцать один, двадцать два дня – минимальный срок. Чтобы выписали, должно быть два хороших анализа, каждый – через десять дней.

Я кинулась обратно к лифту, даже не попрощавшись.

Лифты на спуск не работали! Клиника-то инфекционная: всех впускают, никого не выпускают. Все, каюк! Апрель месяц, отчетный период, приехали! Да меня на работе … , смертную казнь тогда еще не отменили.