Восемнадцатью годами раньше.
Ей шестнадцать лет.
В свои шестнадцать она так красива, что сердца всех работников на ранчо при виде ее сжимаются. Так красива, что с любым из них – кроме одного – она могла бы сделать все, что захочет.
Ей шестнадцать лет, и она точно знает, как будет действовать, когда обретет свободу. Все этапы ее плана постепенно осуществятся, она не потерпит ни малейшего сбоя. На ближайшие годы все просчитано. И однажды, всего через несколько лет, когда она станет свободной, планы ей больше не понадобятся. Она будет жить, как подскажет воображение, не позволяя ни к чему принуждать себя. Свободная навечно. Ее план созрел уже давно, но выполнять его раньше не имело смысла. Она бы не имела права распоряжаться собой, и все могло обернуться еще хуже. Она ждала и терпела. И сумела дождаться. А теперь пришла пора действовать.
Она столько раз репетировала свои жесты, что теперь выполняет их автоматически.
Взять свиной жир. Размять его и скатать маленький шарик. Положить внутрь красный порошок, проследив, чтобы ни одна крупинка не оказалась на поверхности. Самый надежный способ – завернуть хорошо размятый шарик в полусантиметровый слой чистого свиного жира. Толщина этого слоя имеет решающее значение. Малейшая ошибка может навсегда изменить ее будущее. И даже вообще лишить ее любого будущего. Положить шарик в холодильник на полчаса. Запрячь Ромена, черного жеребца. Вывести его из стойла и подвести к дому.
Он ждет, с кнутом в руках, постукивая им по ноге, карауля малейшую ее ошибку. Она, конечно, должна улыбаться, но главное, чтобы сегодняшняя улыбка была точной копией всех прошлых: ни за что на свете он не должен заметить разницы. Он способен обовсем догадаться, все понять. Жизненно важно, чтобы все – абсолютно все – было таким, как всегда, и соответствовало его требованиям. Она отработала сцену до мелочей.
Он спускается с трех широких ступеней крыльца, отодвигает ее в сторону нетерпеливой рукой и быстро проверяет состояние конской шкуры.
Ни слова не говоря, ставит левую ногу в сапоге в стремя и усаживается на спину животного.
У нее нет часов, но она научилась отсчитывать время в уме с точностью швейцарского часового механизма. Семьдесят три секунды назад она ввела шарик из свиного сала в анус Ромена.
При 37,5–38 градусах (ректальная температура лошади) внешний слой шарика тает за время от семи минут до семи минут пятнадцати секунд. Следовательно, она должна отсчитать 420–435 секунд, и когда этот обратный отсчет закончится, красный перец попадет на слизистую кишечника.
Отец удаляется по пыльному двору, но игра еще не выиграна.
Достаточно, чтобы его окликнул бригадир, или ему вдруг пришло в голову наказать ее за воображаемую ошибку, или чтобы Ромен уперся и отказался покидать двор, или…
Слишком медленные секунды продолжают отсчитываться в ее голове. Сто двенадцать, сто тринадцать… Жеребец уже на середине двора. Мужчина и конь всегда движутся по одному и тому же маршруту. Прогулка бывает долгой. И самый опасный участок находится в ее начале. Они должны проехать вдоль длинного оврага глубиной семьдесят метров через триста секунд после того, как покинут поместье.
Она идет за ними. На мгновение ей кажется, будто лошадь замедлила шаг перед выездом за ворота. Сердце пускается вскачь.
Жеребец останавливается. Поворачивается. Отец что-то забыл. Или передумал. Он надругается над ней до прогулки. Такое уже случалось.
Его мрачный взгляд впивается в ее глаза. Сто восемьдесят секунд уже прошло. На карту поставлена вся ее жизнь, а время неминуемо тает. Все кончено. Она проиграла. Поток отчаяния затопляет ее.
Но вдруг она чувствует, что он колеблется. Он не возвращается к ней. У нее еще есть шанс, совсем малюсенький шансик. Обрамленный воротами огромный силуэт всадника и коня, слившихся в одно целое, кажется ей просто темным пятном. Глаза жжет. Еще пара секунд – и она откажется от всех своих намерений и завопит, чтобы он вернулся и прикончил ее. Ну уж нет, пока он не повернул обратно, крохотная надежда еще остается. Он смотрит на нее оттуда, издалека, не сводит с нее глаз. Возможно, что-то почуял? Она должна действовать, ее неподвижность покажется подозрительной. Все решится в ближайшие секунды. Правильно повести себя. Быстро! Она должна… Сердце готово выскочить из груди, ноги не держат. Она заставляет себя стоять, выпрямившись и не шевелясь, под палящим солнцем. Неужели он не замечает, что ее шатает и она вот-вот упадет?! Может, этого он и ждет?
Он не двигается с места.
Она улыбается. Наклоняет голову, улыбка делается еще шире. Приглашает. Против света она плохо его различает и потому скорее чувствует, чем видит, как он нахмурил брови. Она перестаралась. Проявила излишнее раболепие. Теперь он ее накажет. Вернется, и все будет кончено… Или все-таки… Она чувствует, нет, знает, о чем он думает. Ее приглашающая улыбка – словно приказ вернуться. Он не может подчиниться… Он снова колеблется… Весы судьбы качнулись. Время остановилось. Жизнь. Смерть. Для него? Для нее?
Он натягивает правую вожжу. Жеребец с недовольным ржанием разворачивается. Она осознает, что перестала дышать с того момента, как он остановился. Сколько времени ушло на его колебания? Не слишком ли уже поздно?
Мужчина на лошади исчезает из ее поля зрения через двадцать секунд. Она терпеливо ждет еще пять бесконечных секунд. Их не видно. Еще все возможно. Она бросается бежать.
