Напрасно она испугалась, что Костя обратит внимание на какой-то там гламурный журнальчик: когда здесь «ребенок», все внимание – только ему.
– Так почему ты в халате? И, если не ошибаюсь, ты должен быть на английском.
– Я в лужу упал, дядь Кость. Поскользнулся на льду и – бабах! К англичанке ехал… – с готовностью забасил Тимофей.
– Надеюсь, не ушибся?
– Еще как! Думаю, не иначе ребро сломал.
Что с людьми делает любовь! Нормальный, трезвомыслящий мужчина побледнел и всполошился, прямо как еврейская бабушка:
– Как? Где? Что? Покажи!.. Пойдем скорее, я тебя осмотрю!
На все Тимкины бурные возражения, что ему уже гораздо лучше, что у него реально ничего не болит, что он здоров как бык, Костя упрямо повторял: «Нет-нет, обязательно!» – и тащил за рукав смеющегося – «Ой, дядь Кость, пусти, щекотно!» – упирающегося руками и ногами мальчишку на медосмотр.
Их возня продолжалась бы, наверное, до скончания века, если бы Костя внезапно не сделался суровым и непреклонным, каким, вероятно, бывал с капризными, несговорчивыми больными. Тимофей сдался, послушно поплелся за ним и все-таки не преминул обернуться напоследок:
– Теть Люсь, а кормить скоро будут?
–