Дамы Амстердама. Жизнь в витрине. Откровенные истории квартала «красных фонарей»

Малыш Лонни отлично ел и рос как на дрожжах, а вот Элли заболела. Она никак не шла на поправку. Настал день, когда кроху должны были передать в приемную семью – бог знает на сколько, – а Элли была не в состоянии приехать. Ей было так плохо, что она не стояла на ногах. Так что Лонни в Нигтевехт отвезла я, вместе с Вимпи и Эмилем. До чего же это было трудно и грустно! Тем более что Элли не смогла сама попрощаться с сыном. А Эмиль не осмеливался взять на себя ответственность за него – из-за своего положения в обществе.

В Нигтевехте ребенка приняли с распростертыми объятиями. Эмиль сам внес сына в дом. Можно было подумать, что вся деревня высыпала навстречу новому отпрыску из квартала «красных фонарей». Целое событие! Новая семья приняла ребенка блудницы.

В течение довольно длительного времени все шло неплохо. Мы периодически навещали Лонни, но в какой-то момент приемная мать начала вести себя странно. За спиной у Элли она переговорила с органами опеки, захотела воспитывать Лонни единолично и дать ему свою фамилию. Речь уже не шла о том, чтобы Элли платила ей алименты. Она отказывалась брать деньги. Когда мы навещали Лонни, возникала тяжелая неловкость. Мы ничего не понимали. Фрау больше не одобряла наши визиты. Наконец мы выяснили, где собака зарыта. Приемная семья времени даром не теряла. Никому ничего не сообщив, они вступили в переговоры с организацией по защите прав детей, и государство назначило им ежемесячную пенсию на Лонни. Сумма была значительнее той, которую могла выплачивать им Элли. Они пошли еще дальше, визиты к ним сделались совершенно невыносимы. Организация по защите прав детей передавала им все полномочия. Та женщина победила. Мерзавка совершенно спятила. Из надежного источника я позднее узнала, что она раздувалась от гордости оттого, что приютила ребенка проститутки, она щеголяла этим.

Для моей подруги наступили страшные времена. Она-то думала, что ребенок вскоре вернется к ней, надеялась начать новую жизнь. Откладывала деньги, чтобы купить собственную квартиру и поселиться там с сыном. У нее было большое любящее материнское сердце, и не ее вина, что ей пришлось зарабатывать таким способом.

Эта история оставила глубокий след в ее душе. Она тяжело страдала последующие годы. Никому не пожелаю пройти через такие испытания. К счастью, сейчас у них с Лонни хороший контакт. Но что ему наговорила приемная мать, как она запудрила ему мозги – это просто немыслимо.

Детство у Лонни было одиноким. Ему не разрешали играть с другими приемными детьми Нигтевехта, «потому что они плохие». Эта ехидна наговорила ему кучу лжи, все для того, чтобы получить больше денег. Она говорила, что в Вилле-аан-де-Вехт – там, где росла моя старшая, – живут только скверные люди и дети проституток. А между тем у нее дома, образно говоря, ножи летали над столом, и муж был отнюдь не добряком. Впрочем, потом они все равно развелись. Эта надутая гадина считала себя «спасительницей» ребенка шлюхи. Она вцепилась в него как бульдог. Организация по защите прав ребенка сделала доброе дело, да…

Лонни хорошо учился. Сейчас он работает в авиакомпании KLM и летает по всему миру. Он видится со своей приемной семьей и регулярно навещает Элли. Но, честно говоря, бедняжка так и не оправилась от того удара. Слишком несправедливо с ней обошлись как с матерью, заклеймили шлюхой до конца жизни. Время от времени она прикладывается к бутылке – это помогает ей поддерживать бодрость духа.

Так вот… Шлюха. Говорят, проститутки не отличаются тонкостью чувств и не испытывают душевной боли.

И прав мы тоже не имеем. Мы ведь всего лишь шлюхи, что с нами считаться?

Мы с Мартиной часто приезжаем повидать Элли и ее сестру. И отлично проводим время, смеясь как прежде, вспоминая прошлое и болтая о разной ерунде.

Пишите заявление!

Мартина, 2010

Раннее утро. Я в борделе одна. Перед витриной останавливается незнакомец и жестом спрашивает: сколько? «Пятьдесят», – отвечаю я. Он входит, и мы идем в заднюю комнату.

Я очень спокойно спрашиваю:

– Не хочешь заплатить?

– Не хочу, – говорит он.

И хватает меня за горло.

– Я убью тебя!

Бьет кулаком в челюсть и снова шипит:

– Я тебя прикончу!

Мой мозг словно взрывается. В голове пусто. Через мгновение я возвращаюсь к реальности и принимаюсь вопить. Он хватает меня за шею сзади, но я прижимаю подбородок к груди. Этот тип силен, я отбиваюсь что есть сил. Стараюсь не впадать в панику. Вдруг чувствую, что сознание «плывет». Судорожно молочу руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Хватаюсь за стул, собираю все силы, разворачиваюсь и бью коленом по яйцам. Он кричит от боли, я тоже ору во всю глотку. Ура, сюда бегут люди! Мерзавец отпускает меня и бросается наутек, я – за ним, призывая прохожих схватить его.

Увы, никто не успел ничего понять: он удирает. А мне даже некому пожаловаться, не на кого опереться. Никакой поддержки…

Полиция говорит:

– Пишите заявление.