Дань прошлому

Однажды вышел конфуз. Гранат поручил мне написать статью об инородцах. Когда я ее представил, он попросил меня зайти в свой кабинет, который мы называли "исповедальней". Глядя то на свою папиросу, то мимо меня в сторону, почти смущаясь, Гранат принялся меня распекать. Входя постепенно в азарт и сопровождая свою критику "сублимированными" комплиментами, Игнатий Наумович стал меня упрекать: как мог я, именно я, написать об инородцах по 2-му и 9-му тому Свода Законов? Какое значение может иметь отсталое и реакционное законодательство? Не правильнее было бы вскрыть социально-экономическое положение инородцев, вызывающее их постоянное недовольство и волнения?

Если Гранат был и прав, его задание предполагало другой характер работы, которую выполнить между прочим нельзя было. Как бы то ни было, мои "Инородцы" были забракованы, и их заменила заметка, написанная тут же без подготовки Дживелеговым, как обычно, красивой словесностью прикрывшим ее бессодержательность!

Служба у Граната была едва ли не самой напряженной из всех, которые я когда-либо имел. Мы снимали в частной квартире две меблированные комнаты в самом начале Малой Дмитровки - минут в 20 от места службы. Я возвращался домой в шестом часу и только к 9 часам отходил настолько, что мог начать читать или писать "для себя". Побочным литературным трудом я подрабатывал, примерно, 75 р. дополнительных, и мы могли жить, как "графья". Ходили в театр на хорошие места, принимали родных и знакомых, вообще благоденствовали. Так прошло несколько месяцев, и мы стали строить планы, как провести летний отпуск. Было решено ехать в Крым, и я заблаговременно запасся железнодорожными билетами с плацкартами, чтобы ехать 19 июля в Феодосию, где ожидалось полное затмение солнца.

5

О войне говорили так долго и так много, что, когда она случилась, это произошло неожиданно и застигло врасплох. Убивая ненавистного сербам наследника австрийского престола Гаврило Принцип, конечно, и не подозревал, что открывает своим актом серию мировых войн.

Я с самого начала войны занял, так называемые, оборонческие позиции. Это подсказывалось не только чувством естественного патриотизма, но и рациональными соображениями. В сложном клубке противоречивых и противоборствующих интересов - национальных, классовых, политических - Сербия явно была жертвой нацелившегося хищника. И Россия, ставшая на защиту слабой стороны, какие бы цели она ни преследовала попутно, во всяком случае не была виновницей войны, а выступала в роли сопротивляющегося насилию. Несколько упрощая распределение вины и ответственности, это определило водораздел, прошедший глубоко сначала в рядах русской общественности, а потом дальше и шире - по всей России. Патриоты-оборонцы в войне против Сербии видели войну захватническую. Все же в той или иной мере пораженцы считали войну не своим, а "их" делом - результатом происков капиталистов и милитаристов. Проведя различие между войнами "справедливыми" и "несправедливыми", Ленин признал "данную войну" "хищнической", "реакционнейшей из всех войн", и, если она готовит капитализму "конец с ужасом", нет никаких оснований "для нас" приходить в ужас.

Искусственная надуманность - и нелепость - этого взгляда очевидна. Сами большевики это признали с опозданием, правда, на четверть века с лишним. Когда советская Россия, вопреки своей воле, как и царская Россия, была вовлечена Германией в войну, большевистские историки печатно признали, что "захватническая война против Сербии разрослась в первую мировую войну" (Большая Сов. Энциклопедия, т. 54, стр. 275. - 1944 г.). Но кончилась благополучно война, и большевистские историки вернулись к прежней нелепости. "Первая мировая война с начала до конца была несправедливой, империалистической для обеих групп капиталистических держав", - утверждает "Большевик" No 7, за 1952 г.

Когда Россия мобилизовалась для войны с Японией, мобилизация не коснулась политически неблагонадежных. И для меня было неожиданным - и малоприятным сюрпризом, когда на четвертый день мобилизации пришла повестка о немедленной явке. На призывном пункте можно было наблюдать классическую картину проводов рекрутов и новобранцев. Всхлипывали и рыдали жены и матери, а призываемые бодрились - одни отшучивались, другие напивались. В общем мобилизация проходила в полном порядке. Происходили даже патриотические манифестации, не слишком внушительные и явно инспирированные, если не прямо властью, то близко связанными с нею "истинно-русскими", точнее черносотенно-монархическими кругами. Всё же можно сказать, что Москва отнеслась к мобилизации со всей должной серьезностью, с сознанием необходимости дать отпор агрессору.