Дань псам

Сидевший сверху возчик был брошен вперед, пролетел по воздуху над головами лошадей и приземлился в повозку мусорщика, почти пропав в отбросах праздника. Мусор, вполне очевидно, спас ему жизнь — хотя подошвы сапог торчали из груды совершено неподвижно, как и подобает подошвам потерявшего сознание человека.

По следу экипажа, кроме обычного мусора, валялись и останки людей в различной стадии гниения — некоторые еще в обрывках плоти, другие — всего лишь сухая кожа на костях. Иные мертвецы еще дергались и беспомощно шевелились на мостовой, напоминая оторванные ножки пауков. В стену лавки справа, которую почти развалило случайное касание повозки, впаялась голова, утонувшая так глубоко, что видны были только глаз, скула и часть челюсти. Глаз устрашающе вращался, губы шевелились, как будто пытаясь удержать слова во рту; затем губы сложились в кривую ухмылку.

Фигуры более сохранные — но тоже беспорядочно раскиданные по мостовой — медленно вставали. Два тела, впрочем, оставались неподвижными; судя по положению рук и ног, было ясно — их невезучие владельцы уже никогда не пошевелятся и даже не вздохнут…

Из окна на третьем этаже выглянула старушка, бросила краткий взгляд на картину погрома внизу и торопливо захлопнула деревянные ставни. Из развалин лавки донесся стук, потом заглушенный вопль. Он не повторялся — по крайней мере, в диапазоне слышимости человеческого уха — но на соседней улочке завыла собака.

Дверь кареты со скрежетом отворилась и упала, шумно ударившись о камни.

Стоявшая на четвереньках в пятнадцати шагах позади дольщица Финт повернула разламывающуюся голову в сторону экипажа, увидев, как Мастер Квел вываливается на улицу, подобно ривийской кукле. За ним тянулся шлейф дыма.

Ближе к ней стоял Рекканто Илк. Он шатался, слепо моргая. Потом заметил хорошо освещенную, выцветшую вывеску «Язвы» и поплелся туда.

Финт заставила себя встать, сбила грязь с забрызганных кровавым месивом одежд и поморщилась: колечки доспеха посыпались на мостовую, звеня словно монеты. Вытащила из одной прорехи когтистый палец, еще мгновение взирала на него — затем отбросила и пошла вслед за Рекканто.

У двери к ней присоединилась Полнейшая Терпимость, низенькая и толстенькая женщина; она двигалась по кривой, но это ничуть не уменьшало ее решимости. Обе пухлые ручки ударили по двери пивной.

Гланно Тряп уже вылез из тележки с мусором.

Мастер Квел встал на четвереньки, огляделся. — Это не наша улица.

Нырнув в полутьму «Язвы», Финт постояла, пока не расслышала звук с другого конца — это Рекканто плюхнулся на стул и смел со стойки остатки чьего-то завтрака. Полнейшая Терпимость заняла соседний стул и сгорбилась.

Трое пьяных и залитым жиром завсегдатаев следили за Финт. Каждый удостоился пренебрежительной усмешки.

Язва Младший — сын основателя, открывшего бар в припадке оптимизма (испарившегося примерно через неделю) — вышел из-за стойки точно так же, как это делал папаша, и уставился на Финт.

Оба молчали.

Наконец хозяин нахмурился, повернулся кругом и вернулся на прежнее место.

Появился Мастер Квел, за ним вошел и все еще смердящий отбросами Гланно Тряп.

Четверо дольщиков и Верховный Маг — навигатор Трайгальской Торговой Гильдии заняли один столик. Они не обменялись и взглядом. Не произнесли ни слова.

Язва Младший (когда — то он любил Финт, намного раньше того, как она услышала о Гильдии и оказалась захваченной ее безумными делами) принес пять кружек и первый кувшин эля.

Пять дрожащих рук протянулись к кружкам и крепко схватили их.

Язва помедлил, потом закатил глаза и лично разлил гостям дешевое кислое пойло.

* * *

Крюпп сделал глоток темно-красного вина — консул за бутылку, не меньше — и покатал жидкость во рту, пока многочисленные крошки пирога не отделились от многочисленных щелей между зубами; затем склонился и сплюнул вино на пол. — А… — Он улыбнулся Мизе. — Так намного лучше, да?

— За бутылку заплатишь сейчас, — ответила та. — Я уйду, чтобы не видеть, как обращаются с благородным напитком.

— О, неужели Крюпп так быстро потерял кредит? Неужели всему виной слишком торопливое прерывание поста этим утром?

— Одно оскорбление наслаивалось на другое, пока я не почувствовала, как утопаю в дерьме. — Она оскалилась. — Дерьмо в красном жилете.

— Ах, жестокий удар. Крюпп поражен в самое сердце… и, — добавил он, снова хватая запыленную бутыль, — не имеет иного выбора, кроме как облегчить сказанное угнетение души новым глотком чудного вина.

Миза склонилась над столиком: — Если выплюнешь и этот, Крюпп, я тебе шею сверну.

Толстяк торопливо проглотил и вздохнул: — Крюпп чуть было вновь не подавился. Что за утро! Знамения и сдоба, стенания и вино!

Сверху кто-то спустился, громко стуча башмаками.

— Ах, вот и малазанский спаситель. Колотун, дражайший друг Крюппа и Муриллио — прекрасного принца Разочарования. Пришел ли он в полное здравие? Иди, раздели со мной сок брожения. Миза, сладкая моя, не найдешь кубка для Колотуна?

Ее глаза стали щелками: — Как насчет кубка для тебя, Крюпп?

— Прелестное предложение. — Крюпп вытер грязным рукавом горлышко бутылки и просиял, глядя на женщину.