Даниелла

— Бог с тобой! Он спокоен и весел, как всегда.

— Нет, уверяю тебя. Я вижу, что ему хочется удалить нас отсюда. Увидишь, он расскажет нам какую-нибудь сказку, чтобы нас выпроводить.

— Что же нам делать?

— Не терять его из виду и заслонять от него цель. Не покидай ни на шаг бедного молодого человека. Фелипоне любит тебя и не будет стрелять, чтобы не попасть в тебя. Я постараюсь отговорить его, если ему теперь пришла эта дурная мысль, или выведаю все и уговорю его, если он задумал это прежде.

Я не верил в опасность, которую подозревала Даниелла, но послушался ее совета. Я подошел к Брюмьеру, а она к Фелипоне, который, опершись на свое длинное ружье, спокойно ожидал нас, со своей вечной улыбкой на пунцовых толстых губах.

— Вот драгоценная вещь, — сказал мне Брюмьер, которого я заслонил собой, будто случайно. — Посмотрите, как мастерски вырезана эта головка барашка, и как изящно просты и хорошо расположены эти филигранные украшения. Пастух не может знать цены этому сокровищу, и вы должны помочь мне купить у него это за дешевую цену. Это будет мой свадебный подарок завтра, пока не найду чего лучшего.

Я подошел с ним к Фелипоне, не с тем, чтобы помочь ему выторговать фибулу, но чтобы опять заслонить его. Онофрио строго честен, но это не значит, чтобы он был слепо бескорыстен и чтобы его легко было обмануть. Брюмьер, как искусный меняла, спросил небрежно, настоящий ли это антик, и притворился, что считает это подделкой из неаполитанского золота, как это часто случается, прибавив, что он любит эти подделки не менее оригиналов, и что бы это ни было, подделка или нет, он предлагает за нее два римские скуди, желая дать добрую цену гостеприимному и сведущему человеку.

При этом предложении кроткая физиономия пастуха приняла выражение строгого презрения.

— Вы ребенок, — сказал он. — Отдайте-ка мне это назад. Это не годится для тех, кто не смыслит толку в этих вещах; это хорошо для артистов.

Брюмьер, несколько обиженный, упорно утверждал, что хорошей копии нельзя отличить от оригинала.

— Я не золотых дел мастер, — отвечал Онофрио, — я пастух. Я не делаю таких вещей, я нахожу их. Я от роду не был в неаполитанских лавках; я роюсь и ищу в тускуланских камнях. Вам меня не уверить, что я купил или сам сделал эту застежку.

— Может быть, какой-нибудь путешественник купил ее в Неаполе или Флоренции и потерял ее в Тускулуме.

— Думайте, как хотите! — сказал пастух, взяв назад свою вещь с видимым презрением.

Брюмьер оскорбил в нем не только честь его, но и самолюбие антиквара, Я поглядел на Фелипоне, который прохаживался с Даниеллой на некотором расстоянии от нас, и подумал, что в случае недоброго замысла со стороны мужа Винченцы уж никак не Онофрио окажет помощь безрассудному Брюмьеру.

Брюмьеру нечего было подарить своей невесте, и он, не желая упустить единственного случая достать приличный подарок, предлагал уже двести франков за этрусскую брошку.

— Нет, — отвечал Онофрио, — за эту цену я не уступил бы ее и господину Вальрегу; вам я отдам ее за пятьсот франков.

— Спасибо за предпочтение! — вскричал Брюмьер. — Так вы на меня сердитесь?

— Вы хотели обмануть меня, а я хочу содрать с вас побольше.

— Убирайтесь к черту!

— Берегитесь, чтобы вам не пришлось прежде меня к нему отправиться, signore!

Тон этого ответа был так резок и так не соответствовал обычному хладнокровию Онофрио, что я начал верить, что Брюмьер не в безопасности.

— Пойдемте отсюда, — сказал я ему потихоньку, — Здесь вам несдобровать, кажется. — Он с удивлением посмотрел на меня; я сообщил ему о моих подозрениях.

Он был очень благодарен мне.

— Мне говорила Винченца, — сказал он, — что муж ее в первый раз в жизни начал подозревать ее. Но он обвиняет лорда Б… в намерении обольстить ее, потому что добрый англичанин, из признательности за попечения Винченцы о леди Гэрриет, делал ей слишком дорогие подарки. Вот каково быть богатым и щедрым! Я, оставаясь еще на целые сутки бедняком-артистом, не рискую быть обвинен в том, что покупаю женские сердца на вес золота. Но мы теряем понапрасну время. Хотите оказать мне услугу? Поторгуйтесь и купите для меня эту брошку. Мне ее нужно во что бы то ни стало.

— Онофрио не отдаст ее иначе, как за наличные деньги, даже мне, своему другу; он очень хорошо видит, что я покупаю ее не для себя, а у вас, я полагаю, так же как и у меня, нет при себе двух или трех сот франков.

— Разумеется, нет; но я сбегаю за деньгами во Фраскати…

— Этого не нужно; пойдем в Мондрагоне и возьмем с собой Онофрио; там я заплачу ему.