Даниелла

15 июня. Мондрагоне.

Мы нашли его наконец; с ним новые приключения; я расскажу вам о них.

Решено было, что восьмого этого месяца мисс Медора обвенчается с де Брюмьером тайно. Вот что привело ее к этой решимости: Брюмьер получил позволение просить у леди Гэрриет руки Медоры, которая все еще посмеивалась и готова была отречься от своего жениха, если бы предложение его было принято. Но Брюмьер так устроил дела, что ему, в присутствии Медоры, сказаны были разные колкости, как, например: «Я надеюсь, что моя племянница еще одумается; я не имею на нее других прав, кроме моего участия в судьбе ее; но если бы имела малейшую власть над ней, я старалась бы отговорить ее от замужества с человеком, чувства и мнения которого так не сходны с чувствами и мнениями того круга, в котором ей суждено жить».

Надобно сказать, что Брюмьер, не имеющий никакого политического мнения, прикинулся в этот день, в присутствии леди Б…, человеком самых крайних убеждений, и что Медора, не менее своего обожателя равнодушная к политике, нашла очень забавным пуститься, по его примеру, в самые отчаянные мнения.

Как он предвидел, так и случилось: леди Гэрриет была шокирована, а Медора признала себя жертвой преследований. Тут же были назначены день и час тайного бракосочетания. Медора, впрочем, несколько изменила программу свадьбы Даниеллы. Опасаясь, чтобы священник во Фраскати не был предупрежден, она решила венчаться в Рокка-ди-Папа, где и намеревалась провести первые дни после свадьбы.

Брюмьер, извещая нас об этом формальном похищении, просил меня быть у него свидетелем; но я отказался от этой чести, не желая досадить этим леди Б…

Брюмьер рассказал нам все это в Рокка-ди-Папа, где мы встретили его; он приехал туда разведать местность, а нас завела туда прогулка, и меня, между прочим, желание, в интересах моей работы, насмотреться на ребятишек, которые в эту пору года ходят здесь гурьбой и почти нагишом. Здесь можно изучать их поведение в их полной естественной свободе.

Рокка-ди-Папа, по своей постройке, самое странное и самое живописное из всех виденных мною местечек. Я уже описал вам дикое ущелье, загроможденное девственным лесом, лежащим на самом дне пропасти del buco. Мы взяли от этой пустыни вправо и шли по удобной и широкой дороге, которая ведет к городу, пролегая по каштановым рощам. Проходя мимо тройного утеса, Даниелла отвернулась, чтобы не видеть места, где она застала меня с Медорой. Место это напоминало ей единственную горесть, причиненную нами друг другу.

Местечко Рокка-ди-Папа построено на вулканическом конусе; строения лепятся по скатам, одно над другим, до самой вершины, на которой стоит развалившаяся крепость, Подвалы одного пояса строений опираются о чердаки другого; дома так, кажется, и ложатся на спину; от малейшего ветра сыплется град черепицы и трещат подпорки. Улицы, становясь мало-помалу почти отвесными, оканчиваются лестницами, а они в свою очередь оканчиваются массами лавы, служащими основанием неприступной развалины, из расселины которой выдается старое дерево, наклоненное над местечком и похожее на флаг, развевающийся с высокой башни.

Все старо, растрескалось, подалось в сторону и закопчено, как лава, из которой возникло это гнездо нищеты и неопрятности. Но вы знаете, как все это прекрасно для живописца. Солнце и тень резко сталкиваются на углах скал, которые со всех сторон сквозят между домами, а дома то склоняются один к другому, то внезапно отворачиваются друг от друга, повинуясь прихотям плотной и шероховатой почвы, которая держит их на себе, и то прижимает их друг к другу, то разлучает их. Как в предместьях Генуи, там и сям тяжелая арка перегибается с одной стороны на другую, и эти воздушные мосты сами служат улицами жителям верхней части города.

Везде пропасти в этом сумасшедшем местечке, отчаянном убежище времен войны. На рубеже римской Кампаньи часто встречаются такие остроконечные сопки, в виде сахарной головы, одетые по скатам строениями, беспрестанно обрушающимися и снова возникающими, благодаря упрямству привычки и любви к родимой местности.

Это упорство объясняется чистым воздухом и живописными видами, но от этих видов бывает головокружение, а чистый воздух заражен миазмами от нечистоты селения. Женщины, дети, старики, свиньи и куры день-деньской кучами шевелятся в навозе. Группы эти живописны, а бедные дети, нагие на солнце и ветре, часто прекрасны, как амуры, но все-таки сердце сжимается, глядя на них. Мне кажется, что я никогда не привыкну видеть, как они бегают по краям пропасти. Беззаботность матерей, которые оставляют едва годовалых детей своих ходить и скатываться по страшным крутизнам, приводит меня в ужас. Я спросил, не часто ли случаются здесь несчастья?

— Да, — отвечали мне спокойно, — немало убивается здесь детей; часто и с большими беда эта случается; но что же делать? Такое уж опасное место!