Даниил Андреев

Виновница воспаленных страданий поэта вряд ли понимала мистериальный масштаб, до которого они вырастали в его стихах. Но под голубоватым лунным светом тени на снегу становились фиолетовыми, вытягивались и оживали, увлекая, на грани сумасшествия, в иррационально сумрачные миры. Эти миры, для него непреложно реальные, представлялись Дуггуром, в подробностях увиденным позже, в сновидческие тюремные ночи.

Терзания неразделенной любви влекли на полуночные улицы. Часто ему сопутствовал закадычный друг, Юрий Попов. Их бессонные гулянья легко заводили в лунный морок. А в воображении она, земная и своенравная, не кокетливая, но гордящаяся собой, косами «цвета меда», тянувшаяся к человеческому счастью, представлялась нездешним образом, «правящим снами».

Я молил, чтоб идти вдвоемСквозь полуночный окоемВ убеленные вьюгой краяВ совершенном царстве моем.Не услышал мольбу никто.

Плотным мраком все залито…

Путь в «совершенное царство» оказывался невозможен без ее лица, ее светящихся глаз.

О Галине Русаковой и Юрии Попове, двух действующих лицах поэмы «Дуггур», нам известно мало. Был ли Попов удачливым соперником поэта? Но именно этот «треугольник» – главное переживание на «темных» и «светлых» кругах юности. Первая и неразделенная любовь выводила на извилистые тропы, воздвигала миражи отчаяния.

5. Юрий Попов

Одноклассника Юрия Попова Даниил Андреев называет темным другом ненастной молодости. Попов был единственным спутником и поверенным его полуночных плутаний, которого он любил «горчайшею из дружб». Дружбу запутала несчастливая любовь:

И вот, святое имя юное,Намеком произнесено,

Зашелестело птицей лунною,С тех пор – одно… всегда одно.

Оба соперника были отвергнуты. Но, наверное, только Андреев так мучительно переживал «неразвязуемый» узел. Поэтому в задуманном «безумном бунте» с упорством решил идти до конца, не считаясь ни с чем и ни с кем. Попова он невольно увлекал за собой, так ему казалось.

Долг осмеян. Завет – поруган.Стихли плачущие голоса,И последний, кто был мне другом,Отошел, опустив глаза…

Брезжит день на глухом изгибе.Время – третьему петуху.Вейся ж, вейся, тропа, в погибель,К непрощающемуся греху.

К тому, что сказано Андреевым о друге в стихах, добавить можно немногое. Тогда, в ненастной молодости, Юрий Попов начал пить, потом спиваться. Он стал художником – карикатуристом и мультипликатором. Сотрудничал в «Крокодиле», работал как художник-постановщик, его имя стояло в титрах известнейших в те годы мультфильмов – «Квартет» (1935), «Котофей Котофеевич», «Любимец публики» (1937). Но друзья-художники о нем с осуждающей усмешкой говорили: «Попов всюду, где бывает в гостях, выпивает весь одеколон»¹⁰⁶.

Трагедия произошла в сентябре 1941 года. Попов в подпитии дежурил на крыше, тушил зажигалки и сорвался. В его гибели Даниил винил и себя. Почему? Вряд ли кто-нибудь сможет ответить. То ли он считал себя ответственным за то, что друг стал спиваться, и пил так, что даже казался похожим на одержимого бесами. Так о нем говорили. Или речь идет о неведомом нам поступке? Чуткие совестливые люди всегда ощущают вину, когда погибают близкие. Он переживал эту вину мучительно:

И камень зыбких лестниц мрака

Шатнулся под твоей ногой:Ты канул – и не будет знакаИз рвов, затянутых пургой.Лишь иногда, пронзив ознобом,Казня позором жизнь мою,Мелькнет мне встреча – там, за гробом,В непредугаданном краю.

Андреев считал себя недостаточно наделенным способностью к раскаянию. Писал об этом жене из тюрьмы, когда та заметила, что он мучает себя тем, что от него не зависит, что он напрасно не пытается «забыть тропинок», закручивавших его юность¹⁰⁷. Он возражал: