Даниил Андреев

Об одном деянии, ведущем вниз, к саморазрушению, рассказано в «Розе Мира»:

«В моей жизни был один случай, о котором я должен здесь рассказать. Это тяжело, но я бы не хотел, чтобы на основании этой главы о животных у кого-нибудь возникло такое представление об авторе, какого он не заслуживает. – Дело в том, что однажды, несколько десятков лет назад, я совершил сознательно, даже нарочно, безобразный, мерзкий поступок в отношении одного животного, к тому же принадлежавшего к категории “друзей человека”. Случилось это потому, что тогда я проходил через некоторый этап или, лучше сказать, зигзаг внутреннего пути, в высшей степени темный. Я решил практиковать, как я тогда выражался, “служение Злу” – идея, незрелая до глупости, но благодаря романтическому флёру, в который я ее облек, завладевшая моим воображением и повлекшая за собой цепь поступков, один возмутительнее другого. Мне захотелось узнать наконец, есть ли на свете какое-либо действие, настолько низкое, мелкое и бесчеловечное, что я его не осмелился бы совершить именно вследствие мелкого характера этой жестокости. У меня нет смягчающих обстоятельств даже в том, что я был несмышленым мальчишкой или попал в дурную компанию: о таких компаниях в моем окружении не было и помину, а сам я был великовозрастным багагаем, даже студентом. Поступок был совершен, как и над каким именно животным – в данную минуту несущественно. Но переживание оказалось таким глубоким, что перевернуло мое отношение к животным с необычайной силой и уже навсегда. Да и вообще оно послужило ко внутреннему перелому».

Внутренний перелом, о котором сдержанно сообщается, мог быть похож на пережитый в молодости старцем Зосимой в «Братьях Карамазовых» Достоевского – любовная неудача, дурной поступок, затем раскаяние и прозрение. Но и позднее Дуггур, судя по стихам, пытался настичь его.

Дуггуром веяло в годы его юности и над домом Добровых, превращенным в стесненную коммуналку. Неожиданный роман обожаемого всеми главы дома. Омраченная кокаином судьба Арсения Митрофанова, двоюродного брата. Присутствие двойственной, порочно обаятельной Эсфири – «падшего Серафима». Нервное болезненное состояние Шуры, живущей образами «Цветов зла». С 1917 года началось блуждание по богемному Дуггуру его брата Саши, любимца женщин: кокаин, анаша, алкоголь, беспутство. Осенью 1925-го он попал в больницу. Бессарабова записала в дневнике: «Беда-горе о Саше переполнило дом, как чашу, до краев. <…> Мать его, как распятая на кресте»¹¹²

.

7. Высшие литературные курсы

Темный зигзаг внутреннего пути пришелся на студенчество. После школы Даниил Андреев собирался поступить в университет, но даже к экзаменам «сына контрреволюционного писателя» не допустили. Тогда он стал учиться в Институте Слова, где уже занималась Ариадна Скрябина. Туда принимали всех, занятия проходили по вечерам. В Институте Слова было четыре факультета: декламационный, художественного рассказывания, ораторский и литературно-творческий. На декламационный поступила его одноклассница Елизавета Сон. Помещался институт на Большой Никитской, недалеко от Никитских ворот.

Институт Слова был образован из института декламации осенью 1920-го. В его организации принимал участие Брюсов, преподававший в нем поэтику. Не всем его уроки казались «занимательными», «уж очень все было точно и формально, – вспоминал художник Сергей Лучишкин. – Но знал он свой предмет блестяще. К тому же он привлекал к занятиям известных поэтов-символистов, поэтому мы имели возможность общаться с Андреем Белым, Вячеславом Ивановым, Константином Бальмонтом»¹¹³. С 1924 года в нем профессорствовал Юрий Верховский, читая курс по истории итальянской литературы, а после его закрытия весной 1925-го, на Литературных курсах «при Союзе поэтов»¹¹⁴

. Андреев в автобиографии сообщает, что поступил в Литературный институт «в следующем году» после окончания школы. Но, видимо, это потому, что институт преобразовывался, менял названия. В дневнике Бессарабовой 19 октября 1923 года отмечено, что «Даниил учится в Институте Слова»¹¹⁵.

Брюсовский Литературно-художественный институт, который сам поэт называл «консерваторией слова», после его смерти просуществовал недолго, об учебе в нем Андреева ничего неизвестно. Но осенью следующего года «развились взамен покойного института из Студии Союза Поэтов»¹¹⁶ Высшие государственные литературные курсы – ВГЛК. История их возникновения непроста. Первоначально, с 1925 года, существовали Литературные курсы Главного управления профтехобразования на базе Литературной студии Всероссийского союза поэтов, руководимые тем же Брюсовым. С 1926 года это – Государственные литературные курсы Моспрофобра. В следующем году курсам присвоили наименование «Высших», присоединив к ним и Курсы живого слова, как, видимо, тогда уже именовался Институт Слова. Готовили ВГЛК, согласно уставу, «творческих, редакционно-издательских и клубных работников»¹¹⁷.