Даниил Андреев

«Вот: бывший академик, член Союза русского народа, ближайший друг Распутина, почетный член всех русских и многих заграничных духовных академий А. И. Соболевский, его брат – С. И. Соболевский, не выходящий из церкви И. П. Лысков, на своих уроках грамматики не умеющий подобрать никаких других примеров, кроме примеров из священного писания, собравший всех их Н. Н. Захаров, в религиозном экстазе посещавший лекции тихоновской контрреволюционной духовной академии, занимавшейся в одной из церквей, ксендз Красно-Пресненского костела С. М. Соловьев и, наконец, бывший член святейшего синода при Керенском, известный мракобес Г. А. Рачинский.

Не правда ли, блестящий состав профессуры для центрального вуза, подготовляющего деятелей нашей будущей литературы?»¹²²

Занятия на курсах шли вечером, а днем студенты занимались в Румянцевской библиотеке, терпеливо сидя в читальном зале у ламп с зелеными абажурами. Сиживал там и Даниил Андреев. В тюрьме он написал гимн библиотеке «в молчаливом дворце».

На ВГЛК училась его одноклассница – Муся Летник, как и он, глубоко верующая и тоже писавшая стихи, маленькая, тоненькая, с легкой косинкой задумчивых глаз и почти детским голоском. Плохо ее знавшим она казалась жеманной и кокетливой. Они дружили. Муся его познакомила с подругами – Натальей Радченко, Ириной Всехсвятской и Ниной Лурье. Наталья Радченко оставила набросок, рисующий Андреева тех лет: «Он бывал, как и мы, Мусины подруги, неизменным гостем на дне ее рождения. Даня – Мусин одноклассник, друг школьных лет, – думаю, был духовно близким ей человеком. В те юношеские годы он производил на меня впечатление цветка с надломленным стеблем, вернее всего ириса, не яркого, но изысканного, привядшего и все же живого. А может, это сравнение с цветком и надломленным стеблем подсказано словами самого Дани, произнесенными в каком-то споре с Ириной: “У вас типично короткий стебель сознания”. Мы подсмеивались над этими словами, повторяя их с Даниной томной интонацией, которую называли “декадентской”»¹²³

.

На курсах он познакомился с приехавшим из Керчи Вадимом Сафоновым, крепко стоявшим на грешной советской земле, несмотря на увлеченное стихописание. Оно их и сдружило. В те годы Сафонов не только сотрудничал в «Труде», а даже напечатал несколько стихотворений, начав с отклика на смерть Ленина. Как и Даниил, был принят во Всесопо – Всероссийский союз поэтов. Его возглавлял профессор ВГЛК и почти земляк Сафонова – Георгий Шенгели¹²⁴. Союз, объединявший стихотворцев разного толка и калибра, просуществовал до 1929 года, но вряд ли чем-то мог помочь молодым поэтам. Поэзия, любовь к Лермонтову, юность, когда и самые разные люди легко сходятся, – их подружили. Сафонов заходил в гостеприимный дом Добровых, а поселившись в Сергиевом Посаде, иногда оставался ночевать.

8. Семья

Весной 1926 года Даниил неожиданно получил письмо от брата, от которого долго не было известий.

После смерти отца, окончив гельсингфорсскую гимназию, живущий стихами и романтическими порывами Вадим Андреев в октябре 1920-го через Францию отправился в Добровольческую армию, потом из Батуми попал в Константинополь, где недолго поучился в русском лицее, оттуда в Софию и затем, в апреле 1922-го, в Берлин, город, где родился брат, где умерла их мать. Поначалу он и жил на той самой зеленеющей окраине, в Грюневальде, у поселившейся там мачехи. Не это ли сказалось на том, что Берлин Вадим, как и его отец, невзлюбил. Берлинские годы он позднее назвал «возвращением к жизни», замечая, что «пустить корни на чужой земле так же трудно, как сосне вырасти в солончаковой степи»¹²⁵

.

В Берлинском университете он изучал историю живописи, живя на стипендию Уиттимора для русских студентов. В Берлине в начале 1924-го вышла его первая книга стихов «Свинцовый час». Было в ней стихотворение с вызывающим названием – «Ленин»: «Весь мир, как лист бумаги, наискось / Это имя тяжелое – Ленин – прожгло». Летом того же года, не дождавшись обещанного советского паспорта, он перебрался в Париж, поступил в Сорбонну и занялся русской филологией. Но и в Париже, где дышалось легче, но жилось так же трудно, время от времени Вадим Андреев, плохо представлявший, что на самом деле творится в России, рвется на родину. В 1926 году он женился на Ольге Викторовне Черновой. Черновой она была по отчиму – знаменитому эсеру, настоящий ее отец – художник Митрофан Федоров. Семейство Черновых жило в кругу русского литературного Парижа. Одно время у них нашла приют Цветаева, дружили они с Ремизовыми. Ее сестры вышли замуж за друзей Андреева, Наталья – за поэта Даниила Резникова, Ариадна – за прозаика Владимира Сосинского.

Слухи о Вадиме, об Анне Ильиничне, ее детях до Добровых доходили с трудом. Даниила неожиданное письмо брата, с которым он не виделся почти десять лет, очень обрадовало. Он торопливо отвечал:

«До чего хочется видеть тебя, говорить с тобой! Я уже привык к одиночеству, и оно давит все реже, но брата я хочу иметь до + ∞.