Даниил Андреев

Идут нескончаемые будни. Пишу книжку для Энергоиздата: серия биографий (для юношества) ряда выдающихся ученых и изобретателей, начиная с Архимеда. Это было бы интересно, если бы дано было время (и задание) писать серьезно, основательно изучая эпохи и личности. Но мне дано время только до 1 июля, а книжка в 6 листов; к тому же материалов мало и доставать их трудно. <…>

С деньгами туго, поэтому приходится брать и работу диаграммно-чертежного характера. Ею загружены вечера и читать почти не хватает времени. Но все же прочел недавно очень интересную книгу, одного из крупнейших современных астрономов сэра Джемса Джинса “Вселенная вокруг нас”. Это описание вселенной с точки зрения последних научных теорий. Страшно интересно!

<…> На лето поеду, кажется, под Москву, в Калистово (недалеко от Хотьково) – там будет жить Нелли Леонова (Вы ее немного знаете) и зовет к себе погостить июль»²¹⁹.

Переписка с Рейнфельд была ему интересна не столько общими воспоминаниями, сколько интересами. Она занялась арабским языком, и он спрашивает, ссылаясь на недоумение Коваленского: «Почему Вы взяли именно арабский, а не персидский или санскрит?»²²⁰ (Рейнфельд потом окончила иранское отделение ЛГУ и преподавала как раз персидский язык.) Их объединяла тяга к тайнам Востока. Этими тайнами, как и любовью к восточным языкам, ее навсегда увлек Федор Ростопчин (был ли с ним знаком Андреев – неизвестно). Именно ей он подробно описал открывшееся на Неруссе. Имея в виду темы такого рода, обсуждавшиеся им далеко не с каждым из друзей, он собирался поговорить с ней в Ленинграде. Там же в те годы жила другая его подруга детских лет, учившаяся с ним еще у Грузинской, – Татьяна Оловянишникова, вышедшая замуж и ставшая Морозовой. В Ленинград она переехала с мужем и двумя дочерьми после нескольких лет работы на Чукотке.

В декабре 1933-го он писал Рейнфельд, подводя итоги уходящему году:

«Летом я никуда не выезжал, если не считать нескольких дней, проведенных у знакомых на даче. Вызвано это тем, что издательство задержало мои деньги за книгу до сентября месяца. Я должен был бы поехать в Трубчевск, но на этот раз поездка эта ничем бы не напоминала partie de plaisir²²¹ прежних лет: она сулила мне только очень тяжелые переживания. Но их все равно не избежать – они закрутят меня в Ленинграде, куда я съезжу при первой материальной возможности. С февраля по июль я писал книгу – серию биографий ученых изобретателей (для юношества), в которую вошли Архимед, Л. да Винчи, Паскаль, Эйлер, Даниил Бернулли, Фрэнсис (изобретатель турбин) и наш акад<емик> Жуковский. Это была довольно приятная работа, но под конец она мне здорово опротивела. Сейчас к книге подобрано уже большое количество (свыше 50) иллюстраций, и она находится в печати. На невыплаченную мне еще часть гонорара вот за эту-то самую книгу я и надеюсь съездить в Ленинград. Думаю, что будет это в январе – феврале.

Теперь я работаю по другой линии – по графической: делаю диаграммы, таблицы и пр<очую> чепуху. Если б такая работа была постоянно – больше нечего и желать было бы. Работаем мы обычно вдвоем с одним моим приятелем-художником у меня в комнате. И благодаря механичности работы, мы имеем возможность большую часть времени предаваться разговорам или же просто молчаливому размышлению (каждый о своем)»²²².

Сообщает он и о Добровых, Евгению помнивших. «Мама больна, она вообще очень ослабела и сдала за этот год, – пишет он. – Моя сестра и ее муж на днях переезжают на несколько месяцев в Калугу, и мы надеемся, что тогда мама сможет поехать к ним на несколько недель отдохнуть. Без такого отдыха все может кончиться для нее (еще больше – для нас, т. к. она сама этого не боится) – самым дурным образом.

Материально – хуже, чем в прошлом году, но по крайней мере есть уголь и в комнате тепло»²²³.

Книжка для «Энергоиздата», начатая в феврале, требовала серьезных усилий. Нельзя походя написать цикл биографических очерков об ученых-изобретателях, начиная с легендарного Архимеда. В эти годы резко повысился интерес к изданиям о науке и технике. Но каждая рукопись рецензировалась, проходила серьезную, прежде всего идеологическую, проверку. Известный автор научно-популярной литературы Лев Гумилевский, в те времена сотрудничавший с «Энергоиздатом», в воспоминаниях рассказал, как Главлит запретил в мае 1933 года его уже отпечатанную биографию Дизеля. Сорокатысячный тираж книги, в которой якобы «воспевался капиталистический строй», пустили под нож²²⁴

. То же произошло и с трудом Андреева. В конце следующего года он сетовал в письме вдове Волошина: «В прошлом году я имел несчастье написать книгу – ряд биографий-очерков, посвященных ученым: Архимеду, Леонардо да Винчи и др<угим>. Часть денег была получена мной еще в прошлом году, а оставшуюся тысячу мне должны были уплатить этим летом или осенью. Теперь же оказалось, что книгу закрыл Главлит»²²⁵.

11. Контуры

Даниил Андреев рассказывает в «Розе Мира»: