Даниил Кайгородов

— Нет, не все, — послышался задорный голос Серафимы.

Афоня заерзал на стуле.

— Нет, не все, — повторила Серафима. — Любовь тебе не купить, — уже вызывающе бросила она Мясникову через стол.

— Пожалуй, твоя правда, — медленно произнес гость и, подперев голову рукой, тяжело вздохнул. — Спойте лучше песню.

Афоня переглянулся с женой и, погладив бороду, запел:

Рябинушка раскудрявая,Ты когда взошла,Когда выросла…

В горнице раздался мягкий грудной голос Серафимы:

Я весной взошла,Летом выросла,Летом выросла, зимой…

— Уважил ты меня, Афоня, проси, что хочешь, — придерживаясь одной рукой за стол, Мясников, шатаясь, подошел к кержаку.

— Ничего не надо, Иван Семенович, — опустив хитрые глаза на пол, ответил лесник. — Все, слава богу, есть.

Вытащив из кармана горсть монет, Мясников со стуком выложил их на стол.

Глаза Афони хищно блеснули.

Одна монета скатилась, кержак наступил на нее ногой.

Губы Серафимы сжались в презрительную улыбку.

Покачиваясь, Мясников обдумывал что-то.

— Неси топор, — неожиданно заявил он хозяину.

— Зачем?

— Дверь ломать будем у башкирки, — Мясников направился к светелке.

Путь ему преградила Серафима.

— Нельзя, Иван Семенович, чужое добро портить.

Взяв Мясникова под руку, усадила его на скамью.

Гость нашарил рукой кружку с недопитой брагой, выпил и, уронив голову на стол, захрапел.

Афоня с помощью жены снял с пьяного Мясникова сапоги и уложил его в постель.

— В кузницу-то поедешь? — убирая посуду со стола, спросила Серафима.

— А ты чо меня провожаешь? — угрюмо ответил Афоня. — С купцом шашни хочешь завести, — лесник недобрым взглядом окинул ладную фигуру жены.

— У купца башкирка есть, — спокойно ответила Серафима, перемывая чашки, — а меня корить нечего. Сам знаешь.

— Узнаешь вашего брата, гляди-кось, — зло усмехнулся Афоня. — Все вы на одну колодку сшиты. Манихвостка[2].

Серафима круто повернулась к мужу:

— Ты чо разаркался. — Хлопнув дверью, она вышла.

После ссоры прошло несколько дней. Афоня с женой не разговаривал.

Узнав о бегстве башкирки, Серафима предалась своим честолюбивым мыслям.

«Уехать бы на завод. А здесь живешь, как лисица в норе. К тебе никто и ты ни к кому. Лучше принять славу, чем жить в лесу. Свету белого не видишь. А Мясникову только сказать, купец слоутный, место для Афони на заводе найдет».

Серафима подошла к зеркалу, повернулась к нему боком и гордо откинула голову.

«Ревнует, ну и что ж, не ходи сорок за двадцать», — зло подумала она и занялась хозяйством.

Неожиданно на кордон снова приехал Мясников. Афони дома не было. Накануне рано утром он уехал в Первуху договариваться с мужиками насчет рубки леса. Ворота открыла Серафима, провела Мясникова в горницу и пока его работник распрягал лошадей, налила гостю браги.

— Со счастливым прибытием.

— Где Афоня?

— В деревню уехал, вернется только к вечеру.

Мясников осушил кружку до дна, крякнул, погладил бороду и, посмотрев через окно на двор, нет ли кого постороннего, подошел к хозяйке.

— Налей-ка вторую да сама выпей.

Выпили. И в тот же миг Серафима почувствовала, как сильные руки Мясникова обхватили ее за талию.

— Закрой дверь-то на крючок, шалый, — точно простонала она и замерла в его объятиях.

Вечером Серафима сказала купцу об исчезновении Фатимы. Он только махнул рукой.

— Ну ее к лешакам. Дикая. Убежала и ладно.

В сумерках приехал Афоня. Приветливо поздоровался с богатым гостем и косо посмотрел на жену. Серафима была спокойна, всячески старалась угодить мужу и гостю. Иван Семенович пил мало, он, казалось, весь был занят какой-то думой.

— Вот что, Афанасий, дело у меня к тебе есть. Барочник мне нужен. Переезжай ко мне на юрюзанский завод. Весной и летом будешь железо отправлять на барках по Белой и Каме, зимой лежи на полатях и получай денежки. Кладу я тебе двадцать пять рублей в месяц. Дом в Юрюзани пособлю построить. Ну, там амбары и все прочее. Поправишься — вернешь деньги. Не поправишься — так живи. По рукам, что ли?

Афоня прикинул: триста рублей в год. На барках можно и свой товаришко провезти в Нижний, но для видимости поломался.

— Не знаю, что делать. Дом-то, поди, дорого обойдется. Надо с бабой посоветоваться, — ответил он как бы неохотно.

— А у тебя своей головы нет, что ли? Утре скажешь.

Мясников стал укладываться в постель.

Сидя в избе, Афоня спросил хлопотавшую возле печки Серафиму.

— Слышала, Мясников чо баял?

— Слышала, — равнодушно ответила жена и, ухватив корчагу, стала вытаскивать ее из печки.

— Ну и как? — Афоня испытующе посмотрел на Серафиму.

— Решай сам, мое дело бабье — куда иголка, туда и нитка.

Ответом жены Афоня остался доволен.

«Не шибко рвется на завод», — подумал он. Последние сомнения исчезли.

— Ладно. Поедем в Юрюзань, — прихлопнул он ладонью по столу и вышел посмотреть коней.

Оставшись одна, Серафима удовлетворенно улыбнулась.

ГЛАВА 10

Данилка лежал на холме, с которого хорошо был виден Катавский завод. Ему хотелось сейчас же спуститься и бежать. Отцовский дом был так близко… Но голос благоразумия взял верх, и Данилка решил дождаться темноты.