Даниил Кайгородов

Наступал вечер. Солнце медленно уходило за горы. Тихо, не шелохнувшись, стоят могучие лиственницы. Ярко одеты в пурпур молодые осины. Постепенно теряют золотистые одежды редкие в тех краях березняки. Осенняя печаль лежит на всем. Поникли к холодной земле запоздалые цветы. Не видно ярко-зеленых буйных трав, и не так уже шумно звенят ручьи в тесных междугорьях. Сумрачно в ельнике, тоскливо человеку в густом пихтаче, сильно желание выбраться на простор полян. Дозорный беспокойно вглядывался вдоль широкой просеки, не покажется ли мясниковская тройка? Вот до его слуха долетел звон бубенцов, и, подхлестнув лошадь, он помчался к заводу.

— Едет! Едет! — размахивая плетью, дозорный остановил коня у церковной ограды и подал знак звонарю. Над Юрюзанью раздался переливчатый звон колоколов. Бешеная тройка пронеслась по церковной площади, и, сделав круг, кучер лихо остановил коней у ограды. К изумлению присутствующих, из тарантаса вылез Сенька и, блеснув на растерянного попа наглыми глазами, глупо ухмыльнулся.

— Мое вам почтеньице. Хозяина-то проглядели.

— А где же он? — поп отступил от Сеньки на паперть.

Дьячок последовал за ним.

— Иван Семенович у вас на плотине с обеда робит, а мне велел приехать к вечеру. Куда бы лошадей поставить? — деловито спросил Сенька.

Поп яростно замахал на звонаря, но тот уже наигрывал на колоколах что-то веселое.

— Да замолчи ты там, чтоб тебя трафа взяла! — крикнул он звонарю.

— А ты, варнак, ослеп, что ли? — накинулся поп на дозорного. — Не видел, что вместо хозяина чумазый едет!

Узнав, что Иван Семенович давно уже в Юрюзани и находится на плотине, изумленный Мейер всплеснул руками:

— Майн гот! Мой бог, утифительный человек!

Поспешно спустился с крыльца и мелкой рысцой, придерживая шляпу, побежал к плотине. Работа там шла полным ходом. Одни тащили тяжелые бревна на плечах, другие тесали сваи, иные везли на лошадях камень.

Среди людской сутолоки Мейер увидел Мясникова. Одетый в просторную косоворотку, плисовые шаровары, заправленные в добротные яловые сапоги, он распоряжался, зорко следя за рабочими.

— Нажимай, ребята. Справитесь к ночи, ведро водки поставлю, не справитесь — хлебайте воду, — и, увидев Мейера, пошел ему навстречу.

— Провинился я перед тобой, Густав Адольфович, все было некогда показаться тебе, — подавая грязную руку, улыбнулся Мясников.

Мейер, почувствовав на своих пальцах липкую грязь, украдкой вытер их о фалды своего длинного сюртука.

— Прошу в дом, — Мейер шаркнул ногой.

— Хорошо, хорошо, Густав Адольфович, обязательно буду. Вот только с плотиной дай закончить.

Пожав плечами, управитель ушел. К вечеру промоина была заделана.

— Ну вот, Пахомыч, — говорил Мясников плотинному, подавая ему водки, — слава богу, управились. Теперь и погулять можно.

Помолчав, Иван Семенович продолжал:

— Надо бы тебя батогами отхлестать за то, что проглядел осенний паводок, да уж ладно, первая вина прощается. — Пейте, ребята, — повернулся он к юрюзанцам. — Где Неофитко? — Мясников стал искать глазами магазинера.

— Здесь я, — Неофит вынырнул из толпы.

— Бери кружку, становись за хозяина, угощай народ и себя не забывай.

— Насчет этого не оплошаю. Мимо рта не пронесу. — Неофит принял кружку от Мясникова и скомандовал: — Подходи, православные!

Иван Семенович не спеша отправился к новому дому Афони. Завидев Мясникова, Афоня вышел вместе с женой на крыльцо и, держа в руках блюдо с хлебом-солью, низко поклонился гостю. Иван Семенович положил на поднос деньги и перевел глаза на Серафиму. Одетая в нарядный сарафан, в сафьяновых сапожках, в бархатной шашмуре на голове она была особенно хороша.

— Милости просим, — услышал он ее певучий голос и вместе с хозяевами вошел в дом.

У Афони Мясников пробыл недолго.

— Пойду к управителю на званый обед, — сказал Иван Семенович хозяину. — А новоселье мы отпразднуем, — уже весело заявил он. — Начнем завтра с утра, — и стал спускаться с крыльца.

В доме Мейера собралась вся заводская знать. С вожделением поглядывая на богато убранный стол с целой батареей бутылок, гости перекидывались редкими фразами. Унылая фигура Мейера наводила на гостей тоску, и они оживились только при входе слуги, сообщившего:

— Иван Семенович идут сюда.

Пухлая жена Мейера Эмма Францевна засуетилась: несколько раз поправляла прическу перед зеркалом, придирчивым взглядом окидывала стол, и когда в передней послышался голос Мясникова, она, изобразив радостную улыбку, поплыла ему навстречу. Гости почтительно поднялись с мест.

После двух-трех рюмок завязался оживленный разговор. Наконец послышался голос Мейера:

— Прошу, господа, к столу.

Гости чинно уселись.

— Вот что, дорогой мой, — обращаясь к хозяину, начал неторопливо Мясников, — слышал я, что плантовал ты заделать промоину за два дня. А мужики, гляди-кось, за один вечер наладили. Значит, с народом надо жить умеючи: где кнутом, а где и пряником. Вот так-то.

Иван Семенович самодовольно погладил бороду.

— Рюсский мужик загадочный натур, — осторожно заметил Мейер.