Дар. 12 ключей к внутреннему освобождению и обретению себя

Кричите и бейте кулаками подушку. Идите на пустынный пляж или поднимитесь на вершину холма и кричите изо всех сил вместе с ветром. Найдите толстую палку и колотите ею по земле. Когда мы остаемся одни в машине, то часто поем. Почему бы нам не покричать в одиночестве? Закройте все окна, сделайте мощный вдох и на выдохе добавьте голоса, пусть выдох постепенно перерастет в самый длинный и громкий крик в мире. Если ко мне приходит пациент, который выглядит непреклонным и закрытым, я обычно говорю: «Сегодня мне почему-то хочется покричать. Давайте покричим вместе?» И мы это делаем. Если вы боитесь кричать в одиночестве, найдите друга или психотерапевта, который будет кричать с вами. Это приносит большое облегчение. Возникает глубокое, почти головокружительное состояние, когда мы слышим собственный естественный голос, исполненный искренним чувством, — голос, выражающий свою, такую непростую правду. Когда мы срываем с себя все маски. Когда наконец можем заявить о себе: «Да, из меня сделали жертву. Но больше я не жертва. Я — это я».

Гнев — вторичная эмоция. Наша защита, броня, которую мы надеваем поверх первичного чувства. Мы расплавляем свой гнев, поскольку нам надо добраться до того, что находится под ним — страха или горя.

Только тогда можно начинать самую тяжелую работу из всех — прощать себя.

В одну августовскую пятницу, днем, вскоре после того как я начала набрасывать черновой вариант глав этой книги, я откуда-то возвращалась домой и обнаружила у своей входной двери мужчину. На нем были брюки цвета хаки и рубашка поло, на груди был прикреплен официального вида именной бейдж.

— Я из компании водоснабжения, — сказал он. — Нужно проверить у вас воду на предмет загрязнения.

Я впустила его, отвела на кухню. Он включил воду, проверил краны в ванной, а затем сказал:

— Мне нужно позвонить начальнику, возможно, у нас тут проблема с кранами.

Он позвонил со своего мобильного и позвал коллегу на помощь.

Приехал мужчина в такой же одежде и с бейджем, они снова покрутили краны и сказали мне, что на всякий случай я должна снять с себя все металлические предметы. Часы, ремни, украшения. Я сняла цепочку и браслет. С кольцами было сложнее. Из-за артрита в мои кольца вставили маленькие застежки — иначе я ни за что не смогла бы их стягивать со своих отечных суставов. Но с артритом сложно и расстегивать эти застежки. Я попросила мужчин мне помочь.

Они еще раз проверили краны и изобразили некую процедуру очистки воды. Сказали мне пойти к раковине в ванной комнате и включить воду, стоять и смотреть, пока струя не станет голубой. Я прошла по коридору, включила воду, стала смотреть, как она течет, ждала и ждала. Вдруг я все поняла. Поспешила обратно на кухню, но они уже ушли — вместе с моими кольцами, цепочкой и браслетом.

Полиция сказала, что я стала новой жертвой известной схемы преступлений в отношении пожилых людей. Я чувствовала себя глупой и наивной, что попалась на их уловки. Каждый раз, когда думала о том, какой доверчивой дурой я была, мне хотелось провалиться сквозь землю. Впустила их, позволила ходить по моему дому, собственными руками вручила им свои украшения. Можно было бы еще и чек выписать!

Полицейские, впрочем, как и мои дети, смотрят на это иначе: «Слава богу, что вы их послушались. Они забрали вещи, но вам не навредили». Если я попыталась бы сопротивляться, они могли меня связать или того хуже. То, что я выполняла все, о чем они просили, причем без всякой суеты, возможно, спасло мне жизнь.

Такая точка зрения весьма правильная. Но она не делает меня счастливее.

Я лишилась дорогих моему сердцу вещей, особенно ценным для меня был браслет — тот самый, который Бела подарил мне, когда родилась Марианна, тот, что я тайно вывезла из Чехословакии, спрятав его в подгузнике дочери. Это всего лишь вещь, безделушка, но все-таки она символизирует нечто большее: жизнь, материнство, свободу — все то, что приносит счастье и за что нужно бороться. Моя рука без браслета Белы кажется мне голой.

Потом пришел страх. Много дней меня преследовало навязчивое чувство, что они обязательно вернутся и убьют меня, чтобы я не болтала лишнего.

Потом появилось желание наказать преступников, унизить их. Я представляла, как кричу: «Это как же вас мать воспитала? Вам не стыдно?!»

А потом был стыд за себя. Я сама открыла дверь. Отвечала на их вопросы. Слушалась их указаний. Сама попросила их расстегнуть кольца. Добровольно отдала браслет. Я ненавидела ту себя, которая была там, которая покорно смотрела, как течет вода из крана. Ту, какой я себя сейчас увидела — уязвимой, немощной, доверчивой.

Но единственный человек, кто навешивал на меня эти ярлыки, была я сама.

Я хочу сказать, что жизнь продолжает давать мне возможность выбирать свободу, свободу любить себя такой, какая я есть — человечной, несовершенной, цельной. Именно поэтому я простила себя, отпустила их и тем самым освободилась от этого морока.