Дар

Он стоял возле двери напротив и тихо плакал. Услышав скрип несмазанных петель, обернулся.

На его лице светилась улыбка счастья.

Холодный пот прошиб наблюдателя.

Вздрогнув, он ринулся к нежданному визави.

Голос из глубин души кричал, захлебываясь от ужаса: «Скорее! Ей нужна твоя помощь!»

Его пальцы впились в горло чужака. Того самого, кто насмехался над ним, утрируя роль любви в этом мире. Раздался негромкий мелодичный звук.

Теперь он сложит руки на груди в прощальном жесте! Из неподвижности мёртвого тела, свыкшегося с реальностью гроба.

Острая боль пронзила его. В изумлении он уставился на свои пальцы, до крови впившиеся друг в друга.

А чужак исчез.

Он сделал шаг назад и чуть не упал, споткнувшись обо что-то.

Поднеся к глазам препятствующий его движениям предмет, он прочитал: «Цианистый калий».

Склянка с повторным звоном покатилась по равнодушной реальности псевдодубового паркета.

А кто в этом мире ждёт истину?

Жить во лжи самому себе намного приятнее.

Подавив подступивший к горлу крик, он побежал по коридору.

До выхода на сцену оставалось полторы минуты.

Внутренний голос, натренированный годами практических выступлений, чётким маршем отсчитывал мгновения до Сцены.

Сцена. Известность. И растворение в ней своей личности притягивали его всегда, сколько он себя знал.

Секунды отмерялись сердцем каждым новым ударом.

Каждым новым вдохом.

Но было нечто важнее Сцены. Важнее его жизни.

И это нечто гнало его вперёд.

Второго врага он увидел не сразу. Пришлось побегать по коридорам, заходясь в немом крике.

Он чуял – враг где-то здесь. Он рядом. Он ходит по его грядущим следам! Он дышит им только что выдохнутым воздухом!

Новый вдох привёл его на сцену. И вот – издёвка судьбы – именно на сцене, в лоне родного дома, он увидел его!

Он спрятался за одной из декораций.

На нём был неброский тёмный плащ. И обычная бейсболка, скрывающая взгляд.

Но и она не смогла спрятать факт его существования от обезоруживающего взора противника.

Подняв голову, он принял вызов.

И медленно распахнул полы плаща.

Ахнув, он отступил на шаг и чуть не упал.

Но реальность быстро вернула чувство равновесия.

Хорошо, этот придурок намеревается взорвать весь театр к чертям собачьим.

Но причём здесь я?

Причём здесь она?!

Выдохнув, он произвёл несложный бросок левой.

Кто, как не артист, полжизни проведший на Сцене, а последний год – на репетициях этого концерта, знает расположение всех декораций?!

Он знал.

Тот не знал.

Итогом явилось падение несущей декорации на злосчастного неудачника.

Захлебнувшись в крике немого отчаяния, в выплеске жалости к себе, тот забыл нажать на волшебную кнопочку.

Взрыва не состоялось.

Но состоявшийся триумф неназванного победителя компенсировал пролитую и непролившуюся кровь и боль.

Зачем жертвовать многим, когда вполне доступно отступиться малым?

Беззвучные рыдания поверженного врага не отвлекали от главного.

То, что он мог слышать чью-то боль без явного её выражения, – не касались сознания, проходили мимо.

Наверное, не настало время для осмысления данного факта.

Но неважно.

Главное, он не утратил целенаправленность. Не потерял центрированность.

И продолжал преследовать врага.

Третий враг, не обнаруженный за кулисами, отсутствовал на сцене.

Не было его и в зрительном зале.

Второй акт начался. Он привычно-заученно открывал и закрывал рот под ритмично льющуюся фонограмму.

Вроде пел.

А сам глазами искал его.

Третьего врага.

Но никак не находил.

И начал впадать в глухое отчаяние.

И тут враг, пойдя навстречу, сам нашёл его.

Вселенная не устаёт задавать нам векторы развития, хотим мы того или нет.

Микрофон отказывался повиноваться.

Фонограмма не исключает живого общения со зрителями, диалог – он одухотворяет ту или иную постановку.

Режиссёр щёлкнул пальцами, и готовый к отрепетированному форс-мажору танцевальный коллектив выкатился на сцену.

А он подлетел к звукорежиссёру.

И наткнулся на известную пантомиму «Не виноватый я, оно само пришло».

Попросил воды иссохшему в певческих гримасах рту.

И здесь не нашёл оклика.

Ринулся в гримёрные пенаты.

А там…

А там женщина его души кричала, отбиваясь от наглых приставаний длиннобородого мужика.

Какой ветер занёс их обоих в его гримёрную, о чём шёл предшествующий насилию разговор и кем они приходились друг другу, времени выяснять не было.

Времени оставалось на одно решение.

На одно короткое решение.

Точное, как удар.

И оно, вернее, он, свершился.

А потом… Потом он плохо помнит, что было…

Он хотел её обнять… Утешить…

Но она взглянула на него с неподдельным изумлением.

Этот взгляд, спокойный и уверенный, сбивал с толку.

Растерявшись, он сморгнул. Посмотрел на неё снова. Впечатление, будто в киноплёнке его жизни технично заменили кадр, липкой лентой скрутило сознание.

В её глазах не было слёз. Она не кричала. И выглядела она не страдальчески, но возмущённо.

Послушный инерции удалённого кинокадра, он сомкнул руки на мягких женских плечах.

Неожиданно жёсткая пощёчина выбила сноп искр из его глаз.

И одновременно выбила почву из-под ног.

Неизвестно откуда взявшиеся трое недавно поверженных врагов набросились на неё с животной яростью.