Через три часа мы управились с репортажем. Мануэль отправился к тете Юлии, а я сделал нечто непривычное: я стал работать дальше, как будто больше не будет ни завтра, ни послезавтра. Зайберниг прислал мне ссылки на множество магазинов Kost-Nix в Австрии и на все сходные модели в Германии и Швейцарии. Это делало общую картину наглядной. Что касалось щекотливой главной темы очерка – повышения арендной платы и запланированного открытия храма деликатесов, – то я долго размышлял, в каком тоне мне следует это подать – то ли в весело-ироничном, но это не подходило; то ли в циничном, но это я предпочитал делать устно, а не письменно; или совсем уж напрямик, это было мне не близко; или прямо в лоб, это было для меня еще дальше; или морализаторски, это было для меня самым далеким, – пока я не решил вообще ничего об этом не говорить и воздержаться от всякой оценки. Было достаточно того, что два интервью – домовладельца Штайнингера и Нины из бесплатного магазина – стояли друг против друга и говорили сами за себя. Более острого контраста, чем между «Покупать за любую цену» и «Дарить от души», нельзя было и достигнуть. И из этого каждый должен был извлечь собственное отношение к происходящему.
Когда все было сделано, у меня еще хватило сил отправить завершенные документы Зайбернигу, приложив к ним предложения по заголовку, советы по иллюстрированию и фактологии и соображения по верстке и уравновешенности материалов. После этого у меня было приблизительно такое чувство, какое должен был испытывать Микеланджело, когда изготовил последнюю фреску для Сикстинской капеллы – и церковь, так сказать, была полностью закрашена. Понятия не имею, что он сделал непосредственно после того, как закончил работу, – может, частным порядком навестил стоматологиню своего сердца. Я об этом пока мог только мечтать. Итак, я отправился выпить пиво-другое. Вот совершенно честно: на сей раз и правда обошлось немногим больше, чем пиво-другое.
Хоть раз что-то сделать
В четверг я встал рано, на этот раз даже не поинтересовавшись, который час, поскольку среди цивилизованного населения есть гигантские различия в понимании того, что такое рано, а что нет.
Зайберниг явно встал еще раньше, потому что уже успел отправить мне имейл из редакции «Нового времени». То было чрезвычайно приятное сообщение, и я пожелал себе, чтобы впредь хотя бы один день в неделю начинался так, как этот. Он писал: «Дорогой господин Плассек, отличная работа, поздравляю! Хороший, насыщенный репортаж, действует подкожно. И интервью со Штайнингером – настоящий ломтик деликатеса, хоть сейчас ставь его в кабаре! Комплимент и от Клары Немец. Мы доработаем эту историю со дня на день, фотографа для Таборштрассе я уже заказал, к вечеру пошлю вам готовую верстку для согласования. Сердечно, Петер Зайберниг».
Этот человек становился мне с каждой минутой все симпатичнее, а что касалось его мимики при дегустации вина – это он тогда, вероятно, играл на публику, потому что на него в то время пристально смотрело профессиональное сообщество. Мы ведь все делаем особые лица и принимаем особые позы, когда находимся на виду, в этом и состоит, к примеру, главная проблема всех политиков.
Каким-то образом я почувствовал, что это особенный день – не только потому, что поздней осенью опять установилась теплынь в двадцать градусов и солнце светило так ярко, а еще и потому, что я чувствовал себя на удивление хорошо – настолько, что мне было даже чуть ли не жутковато, и еще потому, что я испытывал настоящую потребность что-то делать, а не только смотреть со стороны, как все происходит само по себе; в кои-то веки сделать что-то другое. Но что-то другое было уже и в том, что я вообще испытывал потребность что-то сделать, а не только созерцать, как все происходит само по себе, что до сих пор было моей сильной стороной.
Сначала я подумывал, уж не убрать ли мне квартиру, да по-настоящему убрать: вымыть с чистящими средствами, щетками и тряпками, то есть профессионально. Но возобладал приоритет холодильника, мне требовались в нем хотя бы важнейшие продукты – такие, как масло, пиво, хлеб, яйца, лук-резанец и все такое. На это мне, понятное дело, требовались деньги, а на тему денег мне никто не приходил в голову, кроме Гудрун, что, к сожалению, снова опрокидывало мой план однажды сделать что-то другое.
Перед тем как в раскаянии броситься ей в ноги, я сделал еще один маленький крюк в филиал моего банка, чтобы и ему дать некий аутсайдерский шанс однажды удивить меня чем-то позитивным. И именно этим минимальным шансом он и воспользовался – я же знал, что этот день особенный: на мой счет поступило 3211 евро, гонорар «Нового времени» за очерк о Паевых, причем сперва я подумал, что они ошиблись и не там поставили запятую. Но нет, платеж состоял из двух траншей: сперва часть за текст, а потом следующие 2500 евро, которые были помечены как «разовый специальный гонорар». Короче говоря, они одарили меня поистине щедро, а на улице к тому же все еще светило солнце.