Дар царицы Савской. Абиссинское заклинание

— Эта Ильинична наверняка ничего не скажет. Да, скорее всего, она ничего и не знает, она выполняет для тех людей разовые поручения, а ни в какие серьезные дела они ее не посвящают. И вряд ли она знает, где расположена их база.

— Что же делать…

— Вот таксист… — проговорила Кристина. — Таксист, который ее привез, точно должен знать, где находится то место.

— А ведь правда! — Войтенко снова взглянул на меня: — Ты ведь, наверное, не запомнила номер машины?

— Нет, конечно… — протянула я. — Извините…

Я понимала, как мои слова важны для Войтенко, но ничего не могла вспомнить.

— Ну хоть какая это была машина? Какой марки?

— За мной должно было приехать серое «Рено», — вспомнила я, — но моя машина где-то застряла, вот я и села в ту, которая приехала. Кажется, она тоже была серая, иначе у меня возникли бы сомнения. Хотя, вы знаете, как говорят — ночью все кошки серы. И все машины. Тем более зимней ночью, в метель… нет, извините, не могу ничего вспомнить.

Войтенко переглянулся с Кристиной, и девушка неуверенно проговорила:

— Может быть, подключить Рудольфа Зурабовича?

— А что, это мысль! — оживился Войтенко. — Он замечательно умеет оживлять человеческую память!

Я дико перепугалась.

Я решила, что меня собираются пытать, чтобы заставить вспомнить то, чего я не помнила… Ну, иголки под ногти загонять не станут, все же не в позапрошлом веке живем, сейчас другие методы. Уколют меня какой-нибудь сывороткой правды, подумают, что я нарочно номер машины не говорю. Или что там придет им в голову? И неизвестно еще, как на меня то лекарство подействует, может, после него вообще всю память отшибет. И я буду стоять на улице с табличкой: «Я не знаю, кто я и откуда родом, помогите!» И какой-нибудь доброхот сфотографирует меня и выставит снимок в Интернет… Мама увидит, а у нее в последнее время проблемы с сердцем, надо бы обследоваться в хорошей клинике… А я вместо этого устрою ей такое.

Надо же, ведь я пришла к Войтенко своими ногами, по собственной воле! Думала, что он мне поможет, если я расскажу ему все честно. Нет, надо было тихо сидеть и помалкивать…

— Но я правда ничего не помню! — воскликнула я, сжав руки, и умоляюще взглянула на Войтенко.

Он посмотрел на меня удивленно и вдруг расхохотался:

— Ты что, подумала, что мы собираемся выбивать из тебя показания? Да за кого ты меня принимаешь?

«Да черт тебя знает! — В сердцах я закусила губу едва не до крови. — Я тебя впервые вижу! И сто лет бы не видать!»

— А что еще я могла подумать? — огрызнулась я.

— Да, в конце концов, это было бы бесполезно. — Войтенко перестал смеяться, лицо его снова окаменело. — Если бы ты что-то помнила, ты бы и так нам рассказала. Верно?

— Конечно. — Я энергично закивала и добавила более осторожно: — Но тогда кто этот Рудольф Зурабович?

— Врач-психиатр и гипнотизер. Он умеет под гипнозом извлекать из подсознания людей то, что они видели или слышали, но не запомнили. То, что называется пассивными воспоминаниями, — объяснила Кристина строгим учительским тоном.

То есть это она думала, что тон у нее учительский. Но мне ли не знать? Всю жизнь среди учителей толклась. И скажу без ложной скромности, что с первого слова могу распознать, хороший учитель или нет. Есть ему что сказать от себя лично, или же просто затвердил учебник и повторяет как попугай.

Так вот, посмотрела я на Кристину под таким углом и кое-что про нее поняла. Конечно, в своем деле она большой специалист, это бесспорно. Все, что касается слежки, охраны, то есть активных действий. А вот дальше…

Так что нечего меня за дуру держать, уж как-нибудь я знаю, что такое гипноз.

Но, с другой стороны, вот в такой ситуации что мне дал мой математический факультет университета? Как сказал бы тот же Войтенко, если ты такая умная, то отчего же ты такая бедная? Так что будем и дальше притворяться недалекой провинциалкой, так оно надежнее.

— Гипнотизер? — переспросила я, войдя в роль.

Конечно, это не пытка, но все же страшновато. Я никогда не подвергалась настоящему гипнозу и относилась к нему с долей недоверия. Правда, ведь неприятно, когда посторонний человек влезает в твою голову и копается в твоих мыслях.

Вообще, если честно, то впервые о гипнозе мне рассказал в детстве соседский мальчишка Вовка Снегирев. Он даже пообещал меня загипнотизировать. Усадил в старое кресло, делал перед моим лицом странные пассы и повторял замогильным голосом:

— Гипноз, гипноз…

А когда я уже начала задремывать — не от его пассов, а просто от скуки, — он еще раз проговорил:

— Гипноз, гипноз… хвать тебя за нос! — И правда ухватил меня за нос.

Сейчас я вспомнила об этом случае и закрыла лицо руками, чтобы не рассмеяться.

— Я тебя очень прошу! — проговорил Войтенко, прервав мои воспоминания, и в его голосе прозвучало если не страдание, то тревога уж точно. — Это важно… очень важно…

Я поняла, что от моего ответа, может быть, зависит жизнь его дочери, и кивнула:

— Ладно, давайте попробуем…

В глубине души я не верила, что из этого что-нибудь выйдет. Но мне стало жаль этого большого сильного человека. Кажется, для него это была последняя надежда…