Впереди всех оказалась парочка, выставившая ему навстречу гвизармы.Дариус щитом отбил вверх острие устремленного ему в грудь любимого оружия служителей Вариса, после чего с силой вонзил закруглённый верхний угол щита в худую, с выступающим острым кадыком, шею варисурга.Затем сделал быстрый шаг в сторону, уходя от выпада второго, с потягом ударив саблей ему под правую руку, стараясь разрезать грудную мышцу — гвизарма не то оружие, чтобы пользоваться им одной рукой.Послышался скрежет от соприкосновения лезвия сабли со спрятанной под одеждой кольчугой, и варисурга лишь отшатнуло назад. Дариус крутнулся на месте, с силой впечатав навершие рукояти в нос жреца, вбивая ему в мозг то, что осталось от кости после такого удара, после чего сделал резкий скачок назад, разрывая дистанцию.Теперь перед ним оставалось трое, и еще тот, четвертый, спешно поднявшийся из травы, по-прежнему скрывающую Элику, поправляющий балахон цвета давно запекшейся крови.Ярко представив себе, что варисург только что сотворил, Дариус рявкнул так, что присутствуй здесь учивший его этому искусству Сторн, непременно захлопал бы от одобрения. От него отшатнулись все трое, непроизвольно отступя на несколько шагов, а тот, что признал его по ночному бою в Лоринте, запнулся и упал на спину, выронив по пути к земле гвизарму. Упал, чтобы уже не встать, потому что длинного выпада хватило для того, чтобы острие сабли сверда смогло вонзиться ему в горло. Делая выпад, Дариусу пришлось упасть на одно колено, после чего он перекатился через плечо, оказавшись там, куда он и стремился — рядом с Эликой.Дариус ожидал увидеть Элику какой угодно: растерзанной, в разорванной одежде, с искусанными губами и глазами, полными боли и обиды к несправедливости этого мира, но она выглядела лишь очень испуганной. И еще в ее глазах он смог прочесть смущение, как будто она сама была виновата в том, что с ней едва не произошло.Будь у него хоть малая толика времени, Дариус помог бы девушке подняться, прижал бы к себе, успокоил, и обязательно поцеловал. Но не было у него даже краткого мига, и потому, повернувшись к ней спиной, прикрывая от находившихся всего в нескольких шагах жрецам, он крикнул: