Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

Лукич загнул большой палец на левой руке и начал:

— Экспроприировал всё, что плохо лежало, на благо мировой революции — это раз! Продавал всех, кто его покупал, и наоборот — это два! Органы террора и вымогательства создал и работой их обеспечивал — это три! Это только великие дела, я уж не говорю о мелочах. Вот последнее великое дело его и подкосило. Когда очухался и понял, что проиграл, — в зону попросился. Тут Органы и подмяли всех под себя. Вот они, — Василий Лукич пальцем показал в направлении места, где приходил в себя синоптик, — сейчас считают, что им удалось удачно скрестить ужа и ежа с перспективой получить от каждой вязки, или случки, как тебе больше нравится, не два метра, а два километра колючей проволоки.

Товарищу Сталину долго удавалось маневрировать — на то он и Сталин! Второй фронт им открыл — работать не только против населения, но и против самих себя.

— И против партии и армии, — добавил я.

— Армия и партия — это то же население, — поправил меня мудрый ветеран и снова крикнул:

— Каркуша, просыпайся, за Органы пить будем.

— За единство Органов и народа, — донеслось из туалета, потом послышался звук спускаемой воды.

— Лукич, прости за нескромный вопрос: неужели ты тоже с ними? — почему-то почти шёпотом спросил я.

Лукич долго смотрел на меня, вздохнул, слил остатки подорожника в бутылку с лебедой, протянул мне и сказал:

— Держи. Завтра опохмелишься. Этот вопрос ты мне уже задавал. А я тебе уже отвечал. Запомни: женщине разрешено повторяться в одном и том же — “ты меня любишь?”, а мужчине предписано отвечать — “так точно”. Каждый раз. Запомнил? Это раньше партия регулярно требовала расписаться в любви, а народ отвечал “есть”. Партия уже давно не женщина. Приходится ей и в парики разные рядиться. Да поздно уже. Склероз и старческий песок под париком не спрячешь.

Первая электричка, на которую я сел, чтобы доехать до Карачарово, держала путь на Петушки. Когда на станции “Серп и молот” двери захлопнулись, я открыл портфель, намереваясь просмотреть газету, купленную днём. Мне бросилась в глаза бутылка с остатками “королёвских” напитков. Я достал её, оглянулся по сторонам и, вспомнив Веничку Ерофеева, засмеялся и “немедленно выпил”

СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ ВЗРЫВ

1

Постепенно мои отношения с Василием Лукичём достигли такой стадии, что я превратился для него в своего человека. Он даже сам звонил мне по телефону, выясняя, куда это я пропал. При этом оказывалось, что я не был у него целую неделю!

Он стал гораздо откровеннее и уже реже ворчал о том, что мне то или иное знать не положено, а он из-за меня не хочет лишних неприятностей.

Как-то Лукич вручил мне среднего размера картонную коробку, в которой оказались его фотографии, главным образом послевоенные.

Довоенных было очень мало, да и качество их было таково, что трудно было точно сказать, Лукич на них изображён или нет.

— Да вот он — я, — убеждённо говорил ветеран, тыкая пальцем в расплывшееся пятно, на котором можно было опознать только будёновку и коня.

Я вежливо соглашался и спрашивал:

— Ты разве кавалеристом был, Лукич?

— Не был я кавалеристом, — возмущался Лукич, — а что касается коня, то, во-первых, на фотографии не конь, а кобыла по кличке “Искра”. Вначале её назвали “Ленинская искра”, но потом начальство приказало слово “Ленинская” убрать. И осталось только “Искра”. Это средство транспорта. Вроде мотоцикла или автомобиля по нынешним временам. А ты как полагаешь? Я должен был тридцать вёрст до Москвы от своей зоны и обратно пешим ходом двигаться? Вот и ездил на “Искре”, а иногда её в бричку запрягал, когда Ильича куда-нибудь возил.

— А ты Ильича куда-то ещё и возил? — спрашиваю я.

— Всякое бывало, — отмахивается Лукич, явно демонстрируя, что сегодня на эту тему он говорить не желает.

Среди прочих фотографий я, к великому своему удивлению, обнаружил одну, на которой Василий Лукич был запечатлён в форме капитана первого ранга на фоне памятника погибшим кораблям в Севастополе. Это было что-то! Бездонным ящиком с сюрпризами — вот кем был Василий Лукич!

— Лукич, — завопил я, — ты и на флоте, что ли, послужить успел?

На обороте фотографии стояла дата: 6 декабря 1955 года, Севастополь.

— Было дело! — сознался Лукич. — Только не очень долго. Месяца три всего. Да и то нельзя сказать, что я служил. Просто в форму флотскую нарядился, чтобы особо не выделяться. Как в маскхалат. В Севастополе на любого, кто не в морскую форму одет, смотрят косо, с подозрительностью, и все норовят такого задержать на предмет проверки документов и выяснения личности. Народ-то там сильно пуганый.

— А как тебя туда занесло? — любопытствую я. — Ведь, насколько мне известно, тебя, Лукич, в пятьдесят пятом году из органов турнули, и ты работал лектором в обществе “Знание”.