Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

— Очень похоже, — кивнул головой министр безопасности, — дерзкая диверсия первой категории. С человеческими жертвами.

Надо сказать, я очень слабо разбирался, что такое линкор и чем он отличается, скажем, от крейсера. Флотом я в жизни никогда не занимался, а все мои познания ограничивались видом речных трамвайчиков, снующих по Москва-реке. Поэтому я осторожно поинтересовался, чем могу быть полезен или, говоря проще, как я могу оправдать оказанное мне доверие?

— Мы хотим, — тем же мягким голосом сообщил Булганин, — чтобы именно вы расследовали все обстоятельства этой трагедии.

— Один, — недоумённо спросил я, — или в составе какой-нибудь комиссии? Тут нужна комиссия. Думаю, что даже не одна.

— Государственная комиссия уже формируется, — пояснил Булганин. — Создаётся также комиссия от Военно-морского флота. Они будут делать своё дело в известных рамках, ограничиваясь чисто техническими вопросами. От вас мы ждём самостоятельного независимого расследования. Нам надо знать, кто это сделал.

— Но тут нужна целая бригада от госбезопасности, которая должна работать во взаимодействии с Особым отделом флота, — возразил я премьеру, повернулся к министру госбезопасности и вопросительно посмотрел на него.

Игнатьев жестом предложил мне продолжить разговор с Булганиным.

Я снова повернулся к премьеру и продолжил, но уже в другом направлении:

— Я хочу поставить вас в известность, товарищ Председатель Совета Министров, что я фактически уже не служу в органах госбезопасности, поскольку выведен в резерв и работаю лектором в обществе “Знание”.

— Мы вас понимаем, — прервал меня Игнатьев, — но и вы тоже поймите, что принадлежность к органам и доверие партии и правительства — не обязательно сопутствуют друг другу. Конечно, органы тоже примут участие в расследовании. Бригада от МГБ уже создана… — Министр тяжело вздохнул и продолжил: — Но я боюсь, что ей удастся узнать немногое. Этот взрыв, что совершенно ясно, будет стоить мне моей должности. Я фактически уже не министр государственной безопасности. Меня заменяют генералом Серовым.

— Начальником ГРУ? — спросил я, несколько удивившись выбору претендента на столь специфическую должность.

— Представьте себе, — развёл пухлыми ладошками Булганин, — все спецслужбы страны попадают под единое начало, как при Ежове. — Он поморщился с таким видом, как будто не от него, в частности, зависел выбор кандидата на должность главного стража государственной безопасности.

“Да, — подумал я, — теперь Абакумову конец, Серов сведёт с ним старые счёты”. Но вслух сказал:

— Я никогда не занимался военными вопросами. Тем более — флотскими. Кроме того, если уж созданы государственная, военно-морская комиссия и комиссия государственной безопасности, то в какую из этих комиссий я должен войти?

— Ни в какую, — ответил Булганин, — специально под вас будет якобы сформирована Чрезвычайная Комиссия Президиума ЦК, а вы будете якобы её чрезвычайным и полномочным представителем с гигантскими правами.

От слов “Чрезвычайная Комиссия” на меня повеяло тёплым ветром романтической революционной юности с возбуждающими порывами, пропитанными пороховыми газами. Чекисты имели огромные права вплоть до расстрела на месте. Я хотел спросить, будут ли у меня такие права, но Игнатьев, видимо, прочитав мои мысли, сказал:

— Вы будете иметь самые обширные полномочия. Вам будут обязаны оказывать содействие все партийные, советские и административные органы. В случае надобности кого-нибудь допросить вы можете рассчитывать на полное содействие местного органа МВД и прокуратуры, Вам выдадут специальное удостоверение.

“Хорошенькие дела, — подумал я, — “гигантские полномочия”, а чтобы кого-нибудь допросить, надо обращаться за содействием в милицию или, извините за выражение, — в прокуратуру”. А вслух поинтересовался:

— А могу я также рассчитывать на содействие местных органов госбезопасности и флотской контрразведки?

Игнатьев вздохнул, а Булганин отвёл глаза. Мой вопрос был принципиальный, поэтому я молчал и спокойно ждал реакции.

— В принципе — да, — помявшись, ответил министр госбезопасности, — но нам бы хотелось, чтобы вы вели свою работу независимо от контрразведки, поскольку у тамошних товарищей уже есть версия и, она может оказать на вас сильное влияние.

— И какова эта версия? — осмелился поинтересоваться я, хотя совсем не должен был это делать. Их версию я, так или иначе, но узнал бы.

— Товарищи считают, — прокашлялся Игнатьев, — что это сделали итальянцы.

Лукич неожиданно рассмеялся и замолчал. Я тоже молчал, не понимая, что вызвало смех ветерана.

— Лукич, — прервал я затянувшуюся паузу, — что смешного ты сказал?

— Тебе это сейчас трудно понять, но если бы ты знал, что означало слово “итальянцы” на языке Игнатьева в конце сороковых годов, ты бы, может, тоже смеялся.