Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

Под началом Лукьянова были зоны, территория которых во много раз превышала Голландию и Бельгию, вместе взятые. Сам он обосновался в довольно крупном райцентре, поближе к железной дороге, где находились главная комендатура и основные службы этого куста лагерей. Куст Лукьянова был частью гигантского феодального домена — Дальлага, раскинувшего свои владения от Колымы до Амура.

В районном центре, где находилась лукьяновская комендатура, уже не было ни райкома, ни исполкома. Всех поглотила зона. В качестве власти выступала одна комендатура.

О зоне судят по её центральной вахте, и, судя по всему, та зона, к которой мы подъехали на американском джипе, была показательно-образцовой. По арке над несколькими рядами колючей проволоки алели слова: “Труд в СССР — дело чести, доблести и геройства!”. Ниже красовался портрет товарища Сталина, украшенный яркими цветами.

Через ворота, колоннами по четыре, шли зеки, хором исполняя самую популярную в ГУЛАГе песню: “Я второй такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!” Эта же песня гремела через громкоговорители, установленные на крыше административного барака. Конвой с огромными овчарками пересчитывал колонны, принимая зеков у внутренней охраны.

Чуть поодаль, подобно Суворову, наблюдающему за маршем своих чудо-богатырей, стоял полковник Лукьянов с несколькими своими офицерами. По их позам можно было предположить, что марширующим зекам по меньшей мере приказано ещё раз взять Берлин и наступать затем на Москву.

Хотя Лукьянов был оповещён о моём приезде — гидросамолёт и джип принадлежали ему, — он при виде меня сделал вид, что страшно удивлён и даже обрадован.

— Лукич! — воскликнул он, открывая объятия. — вот не ожидал!

Мы обнялись и расцеловались. Действительно, мы с ним давненько не виделись, если виделись вообще.

— А у нас, — сказал Лукьянов, когда мы закончили поцелуйный обряд, — параша прошла, что тебя, Лукич, в прошлом году шлёпнули по коминтерновскому делу. Мы даже тихонько за упокой твоей души выпили.

— Долго жить буду, — засмеялся я в ответ, — меня уже, Лукьяныч, раз пять шлёпали, да всё мимо. Трудно в меня как следует прицелиться. А вот я никогда пока не промахивался.

Поскучнел он немного. Моему появлению никто обычно не радовался, поскольку все знали, что нигде я просто так не появляюсь, а только в рамках выполнения особо важных государственных заданий, по сравнению с которыми их личные судьбы ровным счётом не значили ни шиша. А уж коли я в такую глушь забрался, то можно было ожидать чего угодно.

Потому пальцы полковника Лукьянова заметно дрожали, когда он ломал сургучные печати на пакете, который я ему вручил в местной комендатуре — уютном деревянном домике, украшенном портретами товарищей Сталина и Дзержинского, которые висели прямо над крыльцом, как две чудотворные иконы. По приказу Лукьянова, все проходящие мимо военнослужащие должны были отдавать честь, а гражданские и зеки снимать шапки.

В пакете, который я передал Лукьянову, могло быть что угодно. Вплоть до приказа ликвидировать зону, а самому застрелиться. Поэтому, прочитав текст, полковник заметно повеселел. Но не надолго.

— Хакима у меня заберёшь? — спросил он без всякого энтузиазма в голосе. — А вернёшь?

— Постараюсь вернуть, — пообещал я, — а ты что — без него жить не можешь?

— Тебе Тюлькин говорил, какие у него таланты открылись? — вопросом на вопрос ответил Лукьянов, — это же прорыв в новые области науки. Нам о приоритете думать надо. А вдруг там, за океаном, нас опередят?

Тут надо заметить, что полковник Лукьянов к тому времени ухитрился защитить при Дальневосточном филиале Академии наук сразу две докторских диссертации: доктора юридических и экономических наук. А на Хакиме, видимо, нацелился на третью. Так ковались творцы нашей фундаментальной науки на много десятилетий вперёд.

— А почему его Хакимом зовут? — поинтересовался я, уходя от прямого ответа о нашем приоритете в данной области.

— Его настоящее имя Хакамацира Имакадзе. А сокращённо зовём его Хакимом.

— Учётную карточку его посмотреть можно? — попросил я.

— Нет вопросов, — ответил Лукьянов и крикнул кому-то в окошко — Лужников! Кончай курить! Карточку Хакима ко мне, быстро!

Через пять минут появился какой-то старшина. Приложив правую руку к пилотке, а левой подавая Лукьянову квадрат учётной карточки заключённого с красной диагональной полосой, он доложил:

— Товарищ полковник, ваше приказание выполнено!

— Можешь идти, — буркнул Лукьянов, передавая учётную карточку мне.

Прежде всего я обратил внимание на то, что на фотоснимках, сделанных, как и положено, в фас и профиль, Хакамацира Имакадзе совершенно не похож на японца. Во всяком случае, как я их представлял. На что я и обратил внимание полковника Лукьянова.

— Потому и оставили его у нас в тылу шпионажем заниматься, что не похож на японца, — уверенно ответил полковник, — а если бы был похож, то какой дурак стал бы его в нашем тылу оставлять?

Логика тут была железная, и я возражать не стал.