Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

Рукоплескания в зале тем временем перешли в овацию. Все встали и что-то громко скандировали. Что именно — я не мог разобрать, потому что сидевшие в первых десяти рядах “мокрушники” вскочили и завопили “Ура!”.

В этот момент Женечка Питовранов увидел меня в президиуме, поперхнулся и закашлялся. Видимо, вспомнил, как в октябре 1951 года я также незаметно появился в президиуме расширенного партсобрания Министерства госбезопасности и увёл его оттуда в камеру внутренней тюрьмы по приказу самого товарища Сталина.

По вполне понятным причинам он решил, что и моё нынешнее появление в президиуме связано с тем же. Вижу, толкает он локтем Судоплатова и показывает глазами на меня. А Судоплатову ещё хуже пришлось. Он после смерти вождя всех народов попал под горячую руку жены товарища Молотова и получил пятнадцать лет срока, который отсидел фактически от звонка до звонка. Посмотрел он в мою сторону, узнал и за сердце схватился, а по первым рядам пошло: “Лукич в президиуме! Лукич в президиуме! Западня! Нас снова предали!”.

Откуда обо мне такая мрачная слава пошла — не понимаю. Половина из них меня вообще знать не знала. Но всех объял какой-то ужас. “Лукич, — бледнея от ужаса, передавали они друг другу, — в президиуме Лукич!” Среди “мокрушников” началась паника… Они уже не слушали доклад, а помертвевшими от страха губами не шептали, а почти кричали: “Лукич! Лукич! Лукич!”. Некоторые, сорвавшись с мест, бросились к выходу.

Выступающий как раз перешёл к очень интересной теме о том, что “диктатура пролетариата” является не самоцелью, а средством первоначального накопления капитала, необходимого для научно-технической революции в мировом масштабе. А революция в мировом масштабе никогда бы не была возможной без социалистической революции в одной, отдельно взятой, стране. Заметив смятение в зале, он, как всегда, мгновенно оценил обстановку и принял единственно правильное решение — отмежеваться.

“Спокойствие, товагищи! — обратился он к паникующим “мокрушникам”, — я не знаю, кто пригласил сюда Василия Лукича, но заверяю вас, что он не имеет никаких полномочий!”

“Он никогда не имел полномочий!” — завизжал в ответ Питовранов, пытавшийся перелезть через застрявшего между кресел Судоплатова.

“Он никогда не имел полномочий, а меня током пытал!” — надрывался Женечка.

Услышав этот крик Питовранова, галёрка разразилась аплодисментами и заскандировапа: “Лукич! Лукич!”.

“Я вижу, — снова наклонился ко мне адвокат, — что вы тоже гусь, что надо, хоть и не генерал. Вас все, оказывается, знают и, как я вижу, далеко не с лучшей стороны. Чего это они так переполошились?”

“Все приказы я от Лукича получал! — вопил застрявший в проходе Судоплатов, — я пятнадцать лет в зоне отбухал, а он в президиуме сидит!”

“Лукич! Лукич! — вопили с балкона маршалы и генералиссимусы в масках. — Вива ле коменданто Лукич!”

“Товарищи! — вскочил в президиуме Андропов, — мы собрались тут вовсе не для чествования Василия Лукича, а в честь столетнего юбилея со дня рождения Владимира Ильича Ленина! Я прошу тишины или прикажу очистить зал. Товарищ Питовранов! Успокойтесь, сядьте на своё место. Товарищ Судоплатов! Помогите ему кто-нибудь, сводите в туалет. Товарищи на балконе, прекратите истерику! Что вы орёте “Лукич!”. Вы хоть знаете, что такое “Лукич”? Нельзя же так себя вести!”

“Он меня током пытал!” — снова завопил Женечка Питовранов, так и не сумев перелезть через Судоплатова.

Адвокат смотрел на меня с неподдельным интересом.

“Лукич! Лукич! — бесновались маршалы на балконе. — Вива, Лукич! Лукич — да, янки — нет!”

Мне стало неудобно.

“Не пытал я током никого, — сознался я адвокату, — и Судоплатову никаких приказов не отдавал. Клевещут от страха.”

“Знаем, знаем, — тонко улыбнулся адвокат, — мой клиент под присягой дал показания…”

Тут уж я не выдержал, вскочил, да как заору. А голос у меня командный, и в зале ещё какая-то особая акустика. Так получилось у меня — прямо глас Божий!

“Женя! — ору я Питовранову, — как же я мог тебя током пытать, когда вся Лубянка по твоей вине была обесточена? Ты забыл, за что тебя, мудака, посадили тогда? Когда мы все по твоей вине сидели с керосиновыми лампами и свечками? Я тебе мог только в задницу горящую свечу засунуть!”

Адвокат схватил меня за рукав и стал тянуть обратно на стул, шепча:

“Не опровергайте, Василий Лукич! Не разочаровывайте балкон. На балконе сидит будущее мировою рабочего движения.”

Я опустился на стул и сказал адвокату:

“Пусть учатся работать без электричества. А то наделают дел похлеще Питовранова.”

Как ни странно, но после моего краткого, хотя, возможно, и излишне эмоционального выступления с места, в зале наступила тишина, нарушаемая лишь всхлипываниями Судоплатова, на котором сидел тяжело дышавший Питовранов. Кому-то удалось смыться из зала, поскольку вдруг образовалось много свободных мест.