Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты

— Лукич, как тебе нравятся результаты выборов? — спросил я его, похрустывая огурчиком и прислушиваясь к движению нектара по пищеводу. По реакции стенок многочисленных трубопроводов моего организма я мог безошибочно определить, где произведён только что принятый живительный яд, под какой бы наклейкой он ни выступал. “Тибетский нектар” был явно зарубежного происхождения. Не успел я высказать своё мнение, как Лукич опередил меня и безапелляционно заключил:

— “Рояль” на лебеде. “Рояль” — голландский, лебеда — наша. Бутылка — венгерская, а наклейка — он пододвинул бутылку поближе, достал очки и долго разглядывал ободок пёстрой глянцевой этикетки — из Первой образцовой типографии Мособлсовпрофа. — Дармоеды, — крякнул он, — даже форму бумажки оставили старую. Помнишь, лет двадцать тому выпустили пробную партию особо крепкой водки “Партия — наш рулевой”? Там наклейка была такая же. Саботажники!

— Лукич, не бреши, не было такой водки.

— А если сейчас покажу бутылку? Нет, бутылку распили давно. Когда партия выбросила главный лозунг: “Спортивно-культурный комплекс — веяние времени”, помнишь? Или позже это было — когда Горбачёв из кресла Генсека выпорхнул? Не помню. Наклейку сохранил. У меня много разных упаковок и наклеек. Вот все думают, что мыло “По ленинским местам” — это анекдот. Никакой это не анекдот. Была такая партия мыла. И туалетная вода “Запахи Ильича” была. Шутники и тогда были, не только теперь: “Тибетский нектар”!

— Валяй, показывай, — махнул я рукой, наливая очередную порцию лебединой настойки.

Наклейку Лукич так и не успел достать, — раздался длинный звонок. Он закрыл дверцу шкафа и обернулся:

— Потом посмотришь. А сейчас помолчи. Дай гостю освоиться. Посмотрим, чем дышит, о чём каркать будет.

Через минуту Василий Лукич вернулся в комнату, пропустив вперёд невысокого плотного, чем-то напоминающего нашего мэра мужчину. На вид ему было около шестидесяти лет. Увидев меня, он остановился, беспокойно, даже, пожалуй, виновато улыбнулся хозяину. Потом медленно повернул лицо в мою сторону. Беспокойство в глазах исчезло, уступив место мягкой, бархатистой доброжелательности.

— Давай, давай, проходи, — все свои, — широко развёл руки хозяин и представил меня гостю, — это из редакции “Красной звезды”, — а это, — продолжал он, — Владлен Борисович, полковник в отставке, так сказать, или, может, тебя в генералы произвели ненароком? — Лукич повернулся к гостю, ожидая ответа.

— Так и жди, произведут. Паша скорей генералиссимусом станет.

Он глянул на стол, потёр руки и заученно спросил:

— Итак, товарищи… или господа, как вам будет угодно, что отмечаем?

— Тебя вот ждём, а пока ждали — за Самого выпили. Присоединяйся. Ещё употребляешь? — Лукич пододвинул гостю стакан и, наливая, сказал, кивнув на бутылку:

— Монахи тибетские, глянь-ка, прислали. Бодрит и надежды вселяет в сосуды.

— Погодите, друзья, — полковник поднялся со стула, — чуть не забыл. Я же из Воронежа местный напиток привёз. И снедь кой-какую.

Пока гость возился в прихожей со своим багажом, Лукич нагнулся ко мне и тихо, почти шёпотом сказал:

— Не обижайся, что из “Красной звезды” тебя произвёл. Так лучше.

Я не понял, почему лучше из “Красной звезды”, чем, например, из “Правды”, но промолчал и согласно кивнул головой — хозяину виднее.

Гость вернулся с литровым бутылём и двумя пакетами. Из одного достал несколько жирных копчёных рыбин, в другом оказался большой воронежский пряник с глазурью. На этикетке бутыли была изображена ракета, взмывающая в лиловое небо, яркий оранжевый подсолнух и портрет измождённого человека в лавровом венке. Надпись гласила: “Космическая особая”.

— Не узнаёте? — ласково спросил он меня, подсунув этикетку прямо под нос. Я понюхал её, но не ощутил никакого запаха.

— Да вы не нюхайте, а смотрите, — рассмеялся он.

Я тупо уставился на подсолнух, пытаясь связать его с ракетой, потом на портрет тощего в венке, но, как ни старался, не мог угадать, кому из известных мне садоводов или космонавтов может принадлежать помещенное на этикетке лицо.

— Константин Эдуардович Циолковский, — улыбнулся гость и предложил выпить за встречу.

Мы допили нектар, и сослуживец, не закусывая, налил по целому стакану воронежской “Космической”.

— Просто пробуем, дегустируем или за что выпьем? — спросил гость.

— Попробуем сначала, — предложил Василий Лукич, отпил два глотка, уставился в потолок и одобрительно ухмыльнулся:

— “Рояль” на подорожнике. “Рояль” бельгийский, подорожник — наш, наклейка… — Лукич даже не удосужился посмотреть на неё, — из Калужской типографии Управделами Воронежского обкома. Угадал?

— Ну, Шерлок Холмс, — восхищённо крякнул гость и рассмеялся. — Говори, как дошёл.