Дарвин

«Моя дорогая Эмма, молю Бога, чтобы письмо Фанни тебя подготовило. Она уснула последним, самым сладким сном сегодня в полдень. Наш бедный ребенок прожил такую коротенькую жизнь, но, надеюсь, счастливую…» Жена отвечала: «Я слишком хорошо поняла, что это значит, когда не получила вчера известий… Когда обрушивается удар, это перекрывает все, что было раньше… Из-за тоски по нашему утраченному сокровищу я стала невыносимо бесчувственна к остальным детям, но скоро мои чувства к ним вернутся. И помни, пожалуйста, что первое мое сокровище — это ты, и всегда был ты. Единственное, что мне поможет, это твое возвращение, чтобы мы плакали вместе. Я боюсь за тебя… думать об этом невыносимо». С той же почтой пришло письмо от Элизабет, требовавшей немедленно ехать к жене, которой очень худо. Покойницу предлагалось не везти домой (далеко), а хоронить в Малверне; с этим справится Фанни. Выглядит эта история странно. Возможно, Эмма была в такой депрессии, когда плюют на приличия: она не подумала скрыть, что любовь к мужу превосходит материнское чувство. Возможно и иное: та же любовь подсказывала ей, что он будет сильнее мучиться, если могила будет у него перед глазами. Сама она была из тех, кто утешается в воспоминаниях об умерших, но он был другой; она видела, как на него подействовала смерть отца, и жертвовала Энни ради него, а не ради себя. Он сперва ехать отказался, но за него взялась Фанни, также получившая инструкции от Элизабет. Уехал. Фанни отвезла Генриетту в Лит-Хилл и занялась похоронами.

Дома мать перебирала ее вещи. Отец видеть этих вещей не мог. Вероятно, он предпочел бы, как когда-то его отец, никогда не упоминать о потере. Но, возможно, он чувствовал себя предателем. (Нашли третий нехороший поступок, но не хочется радоваться по такому поводу.) Собрался с духом и написал о ней. «Наиболее яркая черта ее, сразу возникающая передо мною, это — жизнерадостность, несколько умерявшаяся другими чертами, а именно чувствительностью, которую посторонний мог и не заметить, и нежностью… Когда ей бывало плохо, она словно чувствовала себя лучше, если мать ложилась рядом с ней, — на других наших детей это не оказало бы такого действия. И в любое время она готова была в течение получаса приглаживать мои волосы, чтобы "сделать их красивыми", как она выражалась, или разглаживать мой воротник, она всегда готова была ласкаться ко мне, бедная моя, дорогая девочка… Она испытывала забавное пристрастие к чересчур изысканным выражениям… Когда она была так измождена, что едва могла говорить, она хвалила все, что ей приносили, а о чае она сказала, что он "чудесно хорош"….Мы потеряли радость нашего дома и утешение нашей старости…»

Мисс Броди сказала, что не может остаться в доме. Дарвины назначили ей пенсию, она уехала. Мисс Торли осталась. Генриетта тосковала долго, мальчишки, кажется, не очень. Родители не говорили об Энни с другими детьми. Потом мать нарушила молчание, отец, напротив, замкнулся еще сильнее. По словам Генриетты, за оставшуюся жизнь он упомянул об Энни дважды. «Я не смела при нем назвать ее имя». Леонард вспоминал, как однажды, спустя несколько лет после смерти сестры, подошел к отцу, гулявшему в одиночестве: «Он, после того как произнес одно или два приветливых слова, вдруг отвернулся, словно не в силах говорить. Тогда меня как удар поразила мысль, что ему не хочется жить».

Вероятно, Дарвин ошибся, Энни не наследовала его болезнь. Галл и написал, что она умерла от «желчной лихорадки тифоидного типа». (Тиф тогда не диагностировали по-настоящему, а сваливали в кучу все, что симптомами напоминало его.) Сейчас полагают, что девочка умерла от туберкулеза с осложнением в виде перитонита. Ее отец одним из первых поздравит Коха с открытием туберкулезной бациллы, но до этого пройдут годы и он не свяжет открытие Коха с болезнью дочери.

Была в семье еще беда, о которой не упоминается в переписке и известно только из дневников Эммы. Четырехлетняя Бесси испытывала трудности с речью, координацией движений, пугалась чужих, у нее развился нервный тик, она начала разговаривать сама с собой. Ни у кого из предков подобного не замечалось. При этом физических хворей у нее не было. Ужасное предположение: Энни сгубило то, что ее родители были кузенами, а у Бесси это по-иному проявляется? Дарвин начал собирать информацию о влиянии родственных браков на здоровье детей. Браки между кузенами бывали во всех сословиях. Некоторые врачи говорили, что они вредны, но в ученых кругах это считалось предрассудком; большинство, напротив, полагало, что слияние «хорошей крови» с родственной, если она тоже «хорошая», идет на пользу. Далее увидим, удастся ли отцу Энни подобраться к разгадке.