ДАТЬ В МОРЕ ТЕЛЕГРАММУ

— Кто ты? — спросил Скуратов.

— В каком спрашиваешь смысле?

— Ну, работаешь где?

— Плаваю. Старпом в тралфлоте.

— И ты надеешься, нас чем-нибудь накормят?

— Попробуем. Авось, что с собой дадут… Подожди меня здесь, сказал старпом.

Он обогнул столики, где тощие девчонки тянули за рукава подвыпивших ребят на выход, и скрылся там, откуда выходили за расчетом усталые злые официантки.

Снова мигнул и погас верхний свет ресторанного зала, разгоняя по житейским углам забалделых и пустых уже клиентов. Скуратову было неуютно среди грязных, залитых столов, размякших пьяниц с глазами бешеных тараканов, и сложных, но в общем противных, запахов вконец захмелевшей ночи.

Четыре дня назад Скуратов приехал в Мурманск из Москвы.

В дороге, валяясь на верхней полке пустого вагона, он думал о предстоящей встрече с незнакомым городом, с грустью смотрел на засыпавшую природу за окном, редкие перелески, оставшиеся от некогда пышных боров в отчужденной железной дорогой полосе, пил чай, читал Паустовского, медленно приходил в себя после прощальной попойки, устроенной приятелями при отъезде, заваливался спать, рискуя пролежать ночь с открытыми глазами, снова читал, разглядывал непостижимой величины булыжники — они начались с Волхова, пытался представить ледник, оставивший их здесь когда-то, для одинокого бытия присмотрел себе островок на карельском озере, много думал и молчал, говорить было не с кем, да и не хотелось говорить.

В Мурманске его встретили радушно. Устроили в гостиницу, показали местные святыни, по-мужски развлекли. К женщинам у Скуратова рекомендательных писем не было, а познакомить его с кем-либо не догадались.

Северяне всегда нравились Скуратову. Он чувствовал себя среди них легко и просто, знал что может опереться в трудную минуту на одного из своих друзей на Камчатке, в Билибине, Магадане и вот теперь здесь, в Мурманске.

Скуратов не ожидал увидеть такой большой город с широкими улицами, своеобразной архитектуры разноцветными домами, троллейбусами и километрами растянувшимся портом.

Всем пришлась по душе его тема, ради нее он приехал в Мурманск, все принялись помогать ему, и в три дня вопрос о зачислении Скуратова на судно был решен. Оставалось пройти аттестацию на штурмана, и Скуратов, писатель и журналист, получал право, как много лет назад, нести на мостике вахту.

Сегодня вечером он проводил беседу в Интерклубе, ребята попросили, закончилось там все в десять. Скуратов купил бутылку водки в баре и пошел по вечернему городу разыскивать квартиру, где был вчера и получил приглашение повторить визит.

Скуратов долго плутал, разыскивая дом. Ему хотелось есть, в Интерклубе на западный манер в основном поили, Скуратов раздраженно чертыхнулся и повернул к себе.

Времени на поиски потерял он достаточно. Ресторан закрывался, садиться за стол не имело смысла. Скуратов хотел заказать что-нибудь в номер, писатель не намерен был ложиться спать, боялся остаться наедине с собой и обрадовался, узнав, что, светловолосый парень в модном костюме — его товарищ по несчастью.

— У меня имеется бутылка водки, — сказал Скуратов.

— Отлично, — сказал парень, — хотя для водки, прямо скажем, поздновато. Но у меня есть в номере отличный «Липтон», банка варенья к нему и финский кипятильник. А закуску сейчас сообразим.

— Ты думаешь, мы здесь что-нибудь получим? — спросил Скуратов.

Так они познакомились.

— Идешь на Лабрадор? — спросил Старпом, заваривая прелесть с острова Цейлона. — Веселое, тебе я доложу, местечко…

Скуратов пожал плечами…

— Ты ведь тоже идешь туда и многие ходят!

— Так то я, — сказал Старпом. — Мне на роду написано. Такая планида.

— А чем я хуже? — спросил Скуратов. — Пройду аттестацию — и полноправный штурман.

— Только Ветрову не попадайся на комиссии. Зверь, а не капитан-наставник, без звука зарежет…

— Именно к нему я и попрошусь. Не хочу, чтобы мне делали скидку.

— Ну, ладно, пусть сопутствует тебе успех, корабельный товарищ.

Через час-полтора они многое знали друг о друге, снова кипятили воду, заваривая «Липтон», продолжали душевный мужской разговор.

— Постой, — спросил вдруг Скуратов. — А на кой ты в гостинице живешь? Семьи здесь нет?

— Семья есть, — сказал Старпом, — да ушел я из дома.

Старпом не прибавил больше ни слова, и Скуратов не спрашивал его. Что толку разбираться в чужой судьбе, когда твоя личная жизнь давно идет кувырком, и быть может, он сам удрал за Полярный круг не столько за темой, а чтоб убежать от той жизни, но разве убежишь от самого себя, законы тяготения и здесь не теряют силы, через себя не перепрыгнешь, разве вот как сейчас, пьешь чай с добрым парнем и думаешь: соорудил для души крепость и заперся там, а у парня оказывается тоже душа голая, и этот мечтает о крепости, и так вот всегда…