Даурия

– Жидковат, шибко жидковат, – согласился Федот. Сам он уже выпил до дна шесть стаканчиков и уплетал теперь за обе щеки баранину. Роман с беспокойством наблюдал за ним. После двенадцатого стаканчика он напомнил ему:

– А не пора ли нам, Федот, на станцию?

– Зачем торопиться? Без нас ребята не уедут.

– А если уедут?

– Пусть уезжают. Мы с тобой и без них проживем, – пропуская тринадцатый стаканчик, сказал Федот и вдруг спросил Пережогина: – Возьмете нас к себе?

– Возьмем, если вы признаете, что мы самая революционная пар-ртия в России, – тяжело ворочая языком, отозвался Пережогин.

– Признаю, ей-богу, признаю… Раз у вас такой коньяк – признаю целиком и полностью…

– Да ты что, сдурел? – напустился Роман на Федота. – Нас там товарищи ждут не дождутся, а ты вон что выдумал! Налил глаза и забыл про все…

– Не жужжи ты у меня под ухом, не мешай гулять, – грубо толкнул его в плечо Федот, а Пережогин вытащил револьвер и направил его на Романа:

– Убирайся, чтобы духу твоего не было тут. Застрелю, как поросенка…

Обида и злость мгновенно преобразили Романа. Он вырвал у Пережогина револьвер, выстрелил в электрическую лампу над столом и в наступившей темноте выбежал из комнаты. Через минуту он был уже за воротами особняка. На улице начинало смеркаться, от близкой Ингоды веяло прохладой. Он с горечью оглянулся на особняк, откуда доносился крик Пережогина, и бегом пустился на станцию.

На станции под эшелон уже подали паровоз. Но казаки еще стояли на перроне, и кто-то с подножки вагона говорил им напутственное слово. Подойдя поближе, Роман узнал голос дяди Василия Андреевича. Он призывал аргунцев сделать на Прибайкальском все, чтобы остановить врага, задержать его продвижение до тех пор, пока не будут эвакуированы из Читы советские учреждения и сотни больных и раненых красногвардейцев.

– Помните, станичники, – сказал он в заключение, – что Лазо надеется на вас. По его просьбе посылает вас ревком к нему на помощь. Лазо по достоинству оценил вашу храбрость и вашу преданность Советской власти в боях на Даурском фронте. И мы не сомневаемся, что теперь вы исполните свой революционный долг.

После митинга Роман протолкался к дяде.

– Ты где пропадал? – спросил его Василий Андреевич. – Пойдем потолкуем на прощание. – И он, взяв его под руку, отвел в сторону. Роман чувствовал себя неловко, но решил сказать всю правду. Выслушав его до конца и узнав, что Федот остался у анархистов, Василий Андреевич сокрушенно сказал: – Совсем он теперь с пути собьется. Вот черт! Попробую утром послать за ним. – Помолчав, он спросил: – Ты Бориса Кларка помнишь?

Роман кивнул.

Василий Андреевич шумно вздохнул:

– Убили его сегодня на окраине Читы белобандиты. Был он моим лучшим другом. В тысяча девятьсот пятом году он и его отец сделали меня большевиком. Осталось у Бориса шесть человек детей, мал мала меньше. Как подумаю о них – сердце кровью обливается. Был я сейчас у них и наплакался вместе с ними. Я тебя, Роман, вот о чем попрошу. Если что случится со мной, не забывай об этих сиротах. Запомни их адрес: Железнодорожная, дом номер двенадцать. Наш долг, и твой и мой, насколько это можно, заменить им отца, помочь подняться на ноги. Пока мы с Лазо будем живы, мы не оставим их. Но ведь сейчас смерть подстерегает каждого из нас. Так что я тебя очень прошу не забыть моей просьбы.

Паровоз загудел, казаки кинулись по вагонам.

– Ну, давай попрощаемся, Роман. Доведется ли еще свидеться, не знаю. – И Василий Андреевич, крепко обняв Романа, трижды поцеловал его прямо в губы. Когда Роман уже вскочил на подножку, он крикнул ему из темноты: – А все-таки головы не вешай! Мы еще на свадьбе у тебя погуляем!..

XV

Одиннадцатого июня чехословаки и белогвардейцы заняли Иркутск. Сибирское советское правительство (Центросибирь) эвакуировалось в Верхнеудинск. Красногвардейские отряды задержали дальнейшее продвижение противника на Кругобайкальской железной дороге. Черемховские, черновские, арбагарские шахтеры и курсанты иркутской военной школы с беззаветным мужеством бились в горах и теснинах на берегу Байкала, не отступая ни на шаг. Но в ближайшем тылу, за железным заслоном маленькой горстки людей, никто не сумел навести порядка. Там многочисленные отряды и отрядики анархистов всех мастей либо с боем брали вагоны и уезжали на восток, либо, нагрузившись продовольствием и боеприпасами, уходили через таежные хребты на Селенгинск, к монгольской границе. Тот самый Лавров, которого Лазо был вынужден арестовать и под конвоем отправить в Иркутск, снова оказался командиром отряда в три тысячи человек. Кто-то в Иркутске слишком благоволил к нему. На станции Мысовая молодчики Лаврова уничтожили заградительную роту, захватили батарею горных орудий, присланную на фронт из Читы, и с возами награбленного еще в Иркутске барахла ушли в тайгу. Командующий Прибайкальским фронтом Синеусов погнался за ними с двумя кавалерийскими эскадронами. Анархисты обстреляли его из пулеметов и заставили ни с чем вернуться в свой штаб.