Давай никому не скажем

— Никуда Николаша не поедет, ещё чего, — вышла вперёд мать, загородив собой именинника. — И вообще, не ты эту квартиру снимала, не тебе и решать, кому здесь жить!

— Так если бы ты не пропила нашу квартиру, вообще ничего не пришлось бы снимать!

— Я её не пропила! Аферисты забрали за долги, сволочи!

— А в долг брала на что? Господи, мама, только посмотри, в кого ты превратилась? Кого называешь своими друзьями? Этот сброд твои друзья? Воняющие перегаром, грязные бездельники? Тебе самой не стыдно? — против воли слёзы сами навернулись на глаза. Вся злость куда-то мигом ушла, уступив место жалости к самой себе.

— Ты погляди-ка, какие мы стали, — ехидно растянула мать, уперев руки в бока. — И давно это мы себя к сливкам общества причислять начали? Друзья ей мои не нравятся, гляньте-ка! Общалась там поди в своей Москве с одними богачами? Вон, тряпок сколько привезла дорогих, ремонт сделала. А где деньги взяла это всё? Ноги раздвигала направо и налево, вот и подзаработала!

Коля с Толиком глумливо ухмыльнулись, явно наслаждаясь сценой моего унижения. Я давно этим двоим поперёк горла со своим порядком и запретами, плевать. Но родная мать, и говорит такое! Не хотелось выносить сор из избы, да разве можно что-то скрыть здесь, в коммуналке с картонными стенами.

— Когда я приехала, ты по-другому пела, благодарила. С хлеба на воду перебивались же. Думаешь, он, — кивнула на Колю, — будет тебя до конца дней обеспечивать? Я не знаю, где он взял столько денег, но когда вы всё пропьёте, то сразу же вспомнишь о дочери, только я уже не приду тебе на помощь.

— Да и больно надо. Хочешь уйти? Скатертью дорожка, обойдёмся без тебя, — зло выпалила мать, убрав с лица выпавшую в запале прядь. Лицо пошло красными пятнами, глаза лихорадочно блестели. Коля выглядывал из-за её спины, ехидно посмеиваясь.

Стало невыносимо больно, сердце сжалось от плещущей через край обиды. Чем я заслужила подобное к себе отношение?! За что?

— И уйду. Вот решу куда, и уйду, — твёрдо процедила я, стараясь не разрыдаться. Нет, никаких слёз, ни за что не доставлю им такой радости!

— Пойдём, Галя, выпьем, идём, — Коля похлопал мать по плечу, уводя её в дом. Та, гордо задрав подбородок, громко хлопнула дверью.

Подняла с пола свою сумку, надела ремешок на плечо. Нет, здесь я больше не останусь! Ни за что! Лучше перееду к Тимуру. Да, не хочется, но и оставаться тут уже невозможно. Пусть живут как хотят, делают что хотят, я умываю руки.

Со скрипом открылась коридорная дверь: стряхивая с плеч капли дождя вошла Ника. Увидела меня и замедлила шаг. Окинув недобрым взглядом исподлобья, опустила голову и молча прошла мимо.

Господи, а перед ней-то я в чём провинилась?

— Ты почему так поздно со школы?

— Гуляла, — буркнула она, скидывая грязные кеды. — Снова бухают? — кивнула на дверь.

— Да. Закройся в комнате до моего прихода, и никому не открывай.

— Разберусь, — повесив куртку на гвоздь, Вероника смело шагнула в прокуренную комнату.

Моментально окатило чувство вины. Я-то перееду к Тимуру, а Ника? Как я её здесь оставлю? Но и не везти же её с собой. Боже, ну за что? Почему свалилось столько всего и сразу?

Время было только половина пятого, у Набиевых я должна быть к шести. Ужасно не хотелось появляться у них сегодня, тем более в таком виде. Я даже не переоделась, так и осталась в застиранной с утра юбке. Но и заходить туда, в дом, где полно неприятных людей, где собственная мать с радостью готова променять родную дочь на любовника-алкаша — желания не было. Только не сейчас. Уж лучше на остановке просидеть эти полтора часа, чем слышать прокуренные голоса и смотреть на пропитые лица. Хотя, на кого я сама сейчас похожа?

Взглянула на своё отражение. Из маленького, забрызганного каплями зеркала над умывальником, на меня смотрела бледная непричёсаннаю замухрышка. Хотела заново накраситься, переодеться, чтобы выглядеть как человек… а теперь все планы коту под хвост. Открыв воду, подставила ладонь под струю и, почерпнув, сделала несколько глотков. Во рту остался привкус железа.

Прихватив с подставки для обуви зонт, вышла на летсничную клетку и, захлопнув дверь, сразу же оказалась в кромешной темноте.

Кто-то снова выкрутил лампочку! Аккуратно ступая, чтобы не попасть каблуком в трещины на дощатом полу, направилась к выходу, как вдруг ощутила на своём запястье чью-то железную хватку.

Сердце подпрыгнуло куда-то к горлу, не давая сделать вдох, ноги превратились в вату. Сразу же вспомнила все страшилки о маньяках, насильниках и убийцах, представила, как буду отбиваться и уже приготовилась что есть мочи заорать, как вдруг услышала возле уха тихое сопение:

— Мне не нравится, когда со мной огрызаются, поняла?

Это Толик. Господи, спасибо, это всего лишь Толик! Из груди вырвался вдох облегчения.

Сдавив сильнее запястье, он снова прошептал:

— Надеюсь, впредь ты будешь относиться ко мне более уважительно. Иначе…

— Иначе что? — набравшись смелости, спросила у едва различимого в темноте силуэта.

— Увидишь, — коротко бросил он, и отпустил руку.