Давай ограбим банк

Каждый день звоню Бонни. Она рассказывает о том, как у нее идут дела. Вроде бы все хорошо. Вроде бы мама ведет себя нормально.

— Еще пара месяцев и мы сможем вернуться, — обещаю я.

— Куда? Я даже не помню Германии. Мое первое воспоминание о том, как я раскрашиваю тебе футболку в поезде, — хмыкает она.

Не важно, что она не помнит. Я помню. Моя цель — вернуться. С Бонни. Желательно, еще и с мамой, но если ей нравится здесь, если она при виде меня… Если я причина ее безумия — может, и не стоит ей возвращаться.

Сумасшедший Дели — мой город. Здесь все по-честному. Никто никого не знает. Я просто псих. Очень трудолюбивый псих. Несколько раз меня обворовывают соседи. Все деньги исчезают из квартиры, а затем у соседа снизу появляется дорогой телефон. Я знаю, что заработаю еще, знаю, что должен вернуться, но не знаю куда. Короче, я даже рад, когда у меня в первый раз воруют все накопленное. Триста пятьдесят долларов. Этого бы хватило на один билет до Берлина.

Свое восемнадцатилетие я отмечаю тем, что еду за город и стреляю до тех пор, пока у меня не заканчиваются патроны.

Проходит еще несколько месяцев. Приезжаю к маме и Бонни. Это конец марта. Здесь повсюду отмечают Happy Holly. Ну, знаете, праздник, в который все красками и водой кидаются? Розовые, оранжевые и голубые порошки продаются повсюду. Десять рупий за пакетик. Покупаю целую коробку и пятилитровую бутылку воды. Приезжаю к нашему дому-вагончику и жду, когда выйдет американец. Наконец вижу его остекленевшую физиономию, возвращающуюся из ашрама. Естественно, он в свободных брюках и оранжевой рубашке. Иду ему навстречу. Ставлю бутылку с водой на землю и откупориваю первый пакетик с краской. Я втираю ему в физиономию розовый порошок. Затем голубой. Оранжевый. Он не имеет права сопротивляться. Это будет не по правилам. А за нами сейчас наблюдает половина города. Мужчины, собравшиеся чуть поодаль, одобрительно цокают и кричат. Я выливаю на него все пять литров воды и продолжаю размазывать краску, пока весь он не становится похож на огромный кусок… Ну, вы понимаете.

Только после этого иду домой. Там я не нахожу матери. Только Бонни. Она роняет чашку, когда я вхожу. Оборачивается и начинает улыбаться.

— Где мама? — спрашиваю я спустя минут пять.

— Она… Не знаю, в последний раз ее возле рынка видели, — с сомнением говорит она. Я отстраняюсь.

— То есть как? Давно?

— Уже пару месяцев.

— Ты живешь с американцем, а мама на рынке? — спрашиваю я.

— Не силой же ее домой тащить? — слишком по-взрослому говорит она.

— Собирай вещи, мы едем в Германию. У меня есть деньги.

Она не хочет уезжать в никуда. Мы ссоримся. Орем друг на друга. К нам присоединяется американец. Он не хочет отпускать Бонни. Это мне на руку. Из духа противоречия Бонни все-таки собирает вещи и идет со мной. Вместо вещей — целый чемодан кистей и красок. Кому она противоречит? Да какая разница. В тринадцать лет все противоречат только себе. Я помню. Именно поэтому я сейчас в чертовой Индии.

Мы находим маму возле рынка. При виде меня она начинает плакать и убегать. Приходится догнать ее и очень долго говорить ей, что я ее сын. Она верит, но так и не узнает меня. Потом начинаю долго объяснять, что мы летим в Германию. С ней тяжело разговаривать. Вроде как и мама, а вроде как и пятилетний ребенок. Очень упрямый, к тому же. Отсюда до Дели восемь часов на автобусе. Я мог приехать на машине, но почему-то поехал на автобусе. Наверное, потому что хотел напиться перед встречей с Бонни, но так и не осуществил задуманное.

— Нет, только не на автобусе, — машет руками мама.

— Почему? — терпеливо спрашиваю я.

— Ты не понимаешь?! Нас найдут! Он нас найдет! — восклицает она.

— Кто найдет, мама?

— Он! — отвечает она и начинает плакать.

— Хорошо, мы поедем на поезде, — говорю я, пытаясь ее успокоить.

— На поезде? — настороженно переспрашивает она.

— Да. На поезде, — подтверждаю я.

Поезд отправляется через пару часов. Мы бредем на станцию. За это время нас человек пять успевает забрызгать водой и обсыпать краской. Одежда теперь розово-синяя. Волосы такие же. Это веселый праздник. День, в который ты можешь долго втирать в рожу человека, которого ненавидишь, порошок ядовитого цвета. Во всех остальных случаях — это не весело.

Нам с Бонни плевать на то, как мы выглядим, а мама без конца рассматривает себя в зеркальце. Даже ночуя возле рынка, она не расставалась со своей косметичкой. Даже во всех этих ашрамах, в которых люди не моются, считая это презренной привычкой обывателей, она всегда делала себе макияж.