Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— Ты можешь сидеть вот за этим столом. Как тебя зовут?

— Маргарет. Стол очень, очень большой.

— Он прихрамывает на переднюю ногу. Но в общем работать можно…

Маргарет напряженно свела тонкие черные брови:

— Прихрамывает? Это мне непонятно.

Я пошатал стол:

— Видишь? Сейчас подложу бумагу… А меня зовут Дмитрий.

— Тмитрий, — повторила она.

И лишь только Горкич ушел, я пустился в объяснения:

— Понимаешь, Маргарет… Я тебя один раз видел. Ты шла в Коминтерн. С тобой был один парень… Ну, словом, молодой человек. Вот такой. — Я вытянул руки полукругом, словно собирался обнять медведя.

Лицо Маргарет порозовело.

— Это Жансон. Он мой друг.

«Плохо дело, ох как плохо», — подумал я.

— Но я не помню той встречи. Другую помню. — Она надменно вздернула маленький прямой носик. — Вчера. Вы шли и громко пели.

— «Бандьера росса», — быстро вставил я. — Те ребята тоже комсомольцы. Я должен тебе всё объяснить. И я, понимаешь, очень рад, что мы с тобой встретились.

— Да-а… — неопределенно протянула Маргарет.

— Увидел тебя тогда с этим… Ну, в общем, с твоим другом, и мне ужасно захотелось увидеть тебя еще раз.

— Почему? — спросила Маргарет.

На этот поставленный прямо в лоб вопрос трудновато было ответить. И я сманеврировал:

— Но попробуй-ка найти незнакомую девушку в Москве! И вдруг идем вчера, а ты как раз навстречу.

— Я тебе понравилась? — без тени кокетства спросила Маргарет.

Ах, черт! Никогда еще никто не нравился мне так, как она. Но сказать ей об этом здесь, вот сейчас.

— Я очень хотел с тобой познакомиться… Ну, а ты испугалась…

— Не испугалась, нет… Удивилась. Вот это. — Ее тоненький палец показал на синяк под моим левым глазом.

— Это пустяки. Вчера у меня был трудный бой с одним парнем. Я ведь боксер.

— О, как интересно!.. Ты — боксер? Мой брат тоже боксер. Лесли Мак-Грегор — чемпион Глазго.

Маргарет смотрела на меня с явным интересом. Ну какой же прозорливец Витька Шурыгин! Всё наперед знал.

— Ну вот видишь! Возвращались мы после соревнования, и я, по правде сказать, забыл совсем об этой гуле.

— Гуле? Не понимаю.

Я ожесточенно ткнул себя под глаз:

— Хук левой.

— А-а-а…

Глаза Маргарет потемнели, она словно бы прищурилась. Лучики тончайших морщинок поползли к вискам, а пос и верхняя губа стали забавно подрагивать.

— Теперь-то, конечно, смешно… Но когда Витька мне врезал, ей-богу, не до смеха было.

— Врезал? Это слово я не знаю.

Я объяснил, что такое «врезал», а потом признался, что проиграл бой.

— Мне жаль, — сказала Маргарет. — Но ты не должен потерять дух. Ты вызовешь его еще раз на матч и победишь.

Я покачал головой:

— Не выйдет. Я больше не буду заниматься боксом.

— Из-за меня? — Ее глаза изумленно расширились. — Это… это… Ну, как сказать… Большая неверность… Вот.

Да, Маргарет, из-за тебя! Я не хочу находить в твоих глазах страх и отвращение. Я не хочу, чтобы ты отклоняла свое плечо в сторону, негодуя и возмущаясь от одной мысли, что мои пальцы могут случайно дотронуться до тебя. Если ты пожелаешь, я откажусь не только от занятий боксом. Только захоти что-нибудь, и я это сделаю. Ну, пожалуйста, захоти!

— Ты тут ни при чем. Меня просил об этом товарищ Хитаров. Он говорит, что негоже работнику КИМа ходить с разукрашенной физиономией и вызывать всякие нежелательные толки.

Маргарет передернула худенькими плечами:

— Этого я не понимаю. Лесли работает в типографии. Никто не говорит ему: у тебя испорчено лицо и это очень плохо. Все знают — Лесли защищает спортивную честь Глазго.

— Но я-то никогда не был чемпионом Москвы!

Какая ты замечательная, Маргарет! Всё ведь поняла. Вот для тебя я мог бы постараться стать мастером спорта и, чем черт не шутит, выиграть первенство Москвы. Чемпион Москвы в полусреднем весе Дмитрий Муромцев! Тут, понятно, аплодисменты, может, даже букеты цветов. И я, прижав их к груди, перепрыгиваю через канат и бегу по залу, чтобы положить эти цветы на колени девушке в скромной юнгштурмовской форме… Кто она? Разве вы не знаете? Она — друг нового чемпиона Москвы.

— Почему ты стал задумчивым, Тмитрий?

— Прости, пожалуйста… Так, фантазии всякие приходят…

— Что значит — фантазии приходят? Ты будешь помогать мне изучать русский язык? Это очень трудно…

— Буду, конечно! Ты надолго приехала?

— Я бы хотела надолго. Но не знаю. Я уже прожила шесть месяцев. Училась. Теперь — практика. Может быть, после конгресса…

Щелкнули замки лейбрандтовского портфеля. Что такое? Неужели конец рабочего дня? Да, Лейбрандт протирает очки кусочком замши, надевает их на свой крупный белый нос, берет портфель и не торопясь направляется к двери. Значит, ровно пять и я уже часа два ввожу Маргарет Мак-Грегор в круг ее новых обязанностей.

Она встала со стула и протянула мне руку:

— До свиданья, Тмитрий.

— Давай я провожу тебя.

— Пожалуйста, не надо.

— Но почему? Идти вдвоем веселее.

— Я буду вдвоем. Меня ждет мой друг.

— А-а… Как говорится, третий лишний, — не удержался я.

— Не понимаю, — нахмурилась Маргарет.

«СОВСЕМ ПРОПАЛ, СТАРИК…»

— Бедный Вертер, — сочувственно вздохнув, сказал Сам.