Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— Вот вы смеетесь, — сказал он, обиженно выпячивая и без того толстые и очень красные губы. — И зря, между прочим, смеетесь. Оправдание, конечно, есть — нашей специфики не знаете. Потому что вы этот… доцент. Матахари какого-то вспомнили! А вот что была такая пятая колонна в Испании, наверное, не знаете. От подрывных действий колонны этой пятой и революция там не состоялась. Значит, что? Значит, имеется исторический опыт, и пренебрегать этим опытом нам права не дано. Какой вывод? Вывод ясный: лучше десять раз ошибиться и какому-нибудь гражданину небольшое неудобство причинить, нежели один раз проморгать. Усваиваете, товарищ профессор?

— Усваиваю, — серьезно подтвердил Муромцев, раскуривая любимцевскую папиросу. — Между прочим, Мата Хари — известная немецкая разведчица времен империалистической войны, а отнюдь не лицо мужского пола. Ну, это к слову… А уж коли вы на исторический опыт ссылаетесь, то позвольте напомнить, что республиканская контрразведка в Испании была и молода и неопытна, да, пожалуй, и излишне благодушна. Охотилась за зайцами, а волки рядом сидели и только зубы скалили. — И подражая манере Любимцева: — Отсюда какой вывод? Вполне ясный: зайцев в покое оставить. Специфики вашей я, понятно, не знаю, но пришлось мне некогда быть на нелегальной работе в Германии. И как-то, знаете, в голову не приходило разгуливать по Берлину в косоворотке и высоких сапогах со скрипом. А вы говорите — специфика!

И, не обратив внимания на то, что лицо товарища Любимцева вытянулось в пунцовый восклицательный знак, вежливо испросил разрешения быть свободным и, поклонившись, покинул кабинет.

— Знаешь, Сеня, пословицу «бог троицу любит»? — говорил Дмитрий Кэмраду после подробного рассказа о второй встрече с Любимцевым. — А мы бога сейчас обманем. Дай ты мне, пожалуйста, бритву.

И двумя взмахами отхватил правый ус.

Кэмрад, и сам в прошлом работавший в комсомольском подполье Западной Белоруссии, скептически наблюдал за действиями Муромцева.

— Грубейшим образом нарушаешь правила конспирации, дорогой, — начал он в профессорской манере.

Муромцев отмахнул и левый ус.

— К твоей шляпе и усам рязанские детективы за сегодня присмотрелись…

Муромцев развязал галстук и бросил его на пол.

— Твоя же метаморфоза неотвратимо вызовет повышенное внимание к твоей личности и…

Муромцев достал из кармана треугольником сложенную малиновую туркменскую тюбетейку и привычным жестом насадив ее на макушку.

— Уф!

— Именно так воскликнет проницательный Любимцев, когда завтра тебя доставят в его кабинет. И капкан захлопнется. Но вообще-то, Митя, ты правильно сделал, что избавился от этой гадости. Зачем тебе усы!

Семен — единственная родная душа в Рязани — познакомил Муромцева со своей женой Галей, молодой приветливой женщиной, уже известным в городе врачом, и их дом в эти дни стал для Дмитрия надежным пристанищем. И когда он сказал, что собирается вызвать в Рязань своих — Тасю с Танюшкой и маму, Галя сразу же предложила: «Пусть приезжают. Поживете у нас, а там что-нибудь придумаем». А ведь никакой, собственно, дружбы у Муромцева с Кэмрадом не было. Шапочное знакомство, и только. Встречались еще в двадцатые годы в издательстве «Молодая гвардия», где Сеня работал, а потом спустя несколько лет — в издательстве ЦК МОПРа, главным редактором которого был Кэмрад, а Муромцев, ни с того ни с сего решивший стать на стезю драматургии, привозил в Москву сочиненную им и Шурой Розеном др-р-р-р-аму на мопровскую тему. Знаменитая Елена Дмитриевна Стасова, бывшая тогда председателем ЦК МОПРа, вызвала к себе Кэмрада и сказала, указуя длинным и сухим пальцем на зеленую ледериновую папку, содержащую в себе страсти, рвущие в клочья человеческие сердца, — сказала с некоторым недоумением: «Вот товарищи написали. Пьеса. Будто бы о деятельности нашей организации. У них там «трупы воюют с историей». Так вы уж, товарищ Кэмрад, пожалуйста, разберитесь и поговорите с авторами». Так вот, Кэмрад разобрался и категорически заявил, что на подобную мелодраматическую чепуху издательство ЦК МОПРа и не подумает тратить дефицитную бумагу.

Тогда разошлись, явно не поняв друг друга.

А теперь вспоминали эти свои случайные встречи как что-то замечательное и добродушно подсмеивались друг над другом.

К идее Муромцева вступить добровольцем в армию Кэмрад относился скептически.

— Конечно, попытаться можно, — говорил он, как-то жалостливо поглядывая на Дмитрия через толстые линзы своих очков. — Но только для самоуспокоения. С твоей ногой, как и с моими глазами, ни одна комиссия не пропустит. Дохлый номер, Митя! А в качестве военного корреспондента не подойдешь по другим причинам. Исключен из партии. Это, брат, не шутка. Да еще это бегство из Москвы.

— Дорогая плата за мальчишество. Но я же подробно всё тебе рассказывал. Попала вожжа под хвост, вот я и… Эх, да что болтать-то попусту. Как подумаю, прямо зареветь охота.

— Москва слезам не верит, Дмитрий. Да и из пионерского возраста мы с тобой давно вышли.