Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

Увидев мой бельгийский паспорт, портье переходит на французский язык и начинает каркать что-то едва понятное. Оказывается, паспорт надлежит оставить, чтобы зарегистрировать его в полицейпрезидиуме (опять, значит, распроклятый Цергибель!), а номер он мне предоставляет превосходный — семьдесят девятый, на четвертом этаже, но мсье может не беспокоиться: лифт работает до одиннадцати вечера.

Итак, я оставил портье паспорт уроженца Льежа Даниэля Дегрена и получил в обмен ключ, к которому, как ядро к ноге каторжника, была принайтована здоровенная деревянная бомбошка.

«Превосходный» номер со всеми удобствами на поверку оказался полутемной комнатенкой, сохранившей стойкий запах пудры, псины и чего-то еще, отдававшего свиным салом. Плоская, как блин, длинная подушка и перина в потемневшем малиновом шелке уснащали скрипучую деревянную кровать. Окно выходило во двор. Я распахнул его, чтобы нагнать в комнату свежего воздуха; в нос остро ударил запах жареной колбасы, и я подумал, что, может быть, успею еще позавтракать. Но когда, спустившись вниз, в ресторанчик, я заказал кофе и яйца, кусок буквально не лез мне в горло. Приближался час встречи, и сомнения набросились на меня, словно голодные собачонки на брошенную кость. Ну а если он вообще не придет? Это вам не Москва и не Ленинград, где можно договориться о свидании и отправиться на него, нимало не сомневаясь в том, что оно состоится.

А  е г о  могли просто-напросто арестовать. Пришли ночью и забрали. И он, понятно, не успел никого предупредить. А я сейчас пойду на место встречи, и там никого. Подожду час, другой… Нет, не пришел… И никогда не придет.

От этого предположения мне просто холодно стало, и я большими глотками допил остывший горьковатый кофе. Ведь может случиться всё именно так, как я себе представил. Ясно, что может. Что же мне тогда делать? Марки в тощем бумажнике Даниэля Дегрена неизбежно кончатся, платить за «превосходный» номер в «Баварии» нечем, пожрать не на что и вообще — полная труба. Не могу же я заявиться прямо в Дом Карла Либкнехта или, и того чище, в советское полпредство. А что́ можно?.. Ну что? Что? Что?..

Обер топтался возле моего столика и деликатно помахивал полотенцем, стряхивая несуществующие крошки. Я заплатил по счету и дал на чай небольшую медную монетку. Обер сделал вид, что страшно обрадовался, и с удесятеренной энергией замахал полотенцем.

За соседним столиком два молодых человека в клетчатых пиджаках пили пиво и обсуждали стать какой-то Эльзы. Им было хорошо и уютно в этом маленьком ресторанчике, где, по всей вероятности, они и назначили свою встречу. А мне надо было отправляться в Нидершенхаузен и искать там маленькую табачную лавку Густава Болле на углу Бланкенбургерштрассе, как раз наискосок кирки. И один аллах знает, ждет ли  о н  меня там!

Трамвай потащил меня чуть ли не через весь город, и всё же я приехал на сорок минут раньше назначенного срока. Сразу же нашел лавку Болле: окно было заставлено бутылками с яркими этикетками: ром, шнапс, ликеры, вина вперемежку с пирамидами коробок с сигаретами и раскрытыми ящиками с сигарами всех размеров — от скруток не толще мизинца до чудовищ с добрую берлинскую сардельку.

Как и подобает старому конспиратору, я только прошел мимо лавчонки и тотчас же перебрался на другую сторону улицы и зашагал как ни в чем не бывало по направлению к кирке. Пришлось даже напустить на себя «божественное» настроение и тщательно осмотреть мрачное кирпичное сооружение как снаружи, так и изнутри. Времени-то у меня оставалось с избытком. Ну а когда часы показали три, я уже переступал порог табачной лавки.

Сперва мне показалось, что, кроме хозяина, сидевшего за прилавком с «Берлинертагеблад», в полутемной комнате нет ни души. Хозяин — или, может быть, его приказчик — отложил газету, снял очки и любезно осведомился, что́ мне угодно. И тут-то я увидел еще одного покупателя. Он стоял в дальнем углу, спиной ко мне, и рассматривал этикетки бутылок.

— Есть ли у вас французские сигареты «Голуаз-блё»? — спросил я, пожалуй, чересчур громко.

— Ты, я вижу, предпочитаешь черный табак, дружище? — воскликнул покупатель и повернулся в мою сторону. Он сказал именно те слова, которые я должен был услышать и которые я так хотел, ах, как хотел услышать.

— Сервус, Даниэль. Ты точен, как хронометр моего дедушки.

— Значит, дождался друга, — сказал продавец и выбросил на прилавок темно-голубую пачку. — Извольте, но я бы не рекомендовал… Дерет горло, и без тонкого аромата.

— Ладно, папаша Болле, он подумает о твоем совете. Плати, и пойдем. Меня зовут Хорст.

Мы вышли. Нудный дождь перестал, облака поднялись, и кое-где появились голубые просветы.

— Пройдемся или, если ты устал, можем посидеть вон там. — Хорст мотнул головой в сторону кирки.

— Лучше походим. Я там уже был — скамейки совсем мокрые.

— Ладно. — Он взял меня под руку. — Доехал благополучно?

— Хорошо доехал. Только беспокоился: а вдруг ты не придешь?

— То есть как это — не приду?