Давай займемся любовью

Конечно, я удивился собственной непроницательности – я никогда не отличался фотографической памятью на лица, но надо же ухитриться так бездарно опростоволоситься… Я расстроенно качнул головой и, ощущая виноватой спиной ненавистные взгляды нездоровой очереди, поспешил отгородиться от нее плотной, выкрашенной в белое кабинетной дверью.

Врач Гессина Л.Б. уселась по одну сторону стола, я – по другую, там, в кабинете, конечно же, стоял большой, типично врачебный стол. Глубина комнаты была заставлена какими-то неведомыми мне многочисленными устройствами, а у дальней стены вообще возвышалась целая установка в отполированной, металлической оболочке, напоминающая тренажер для подготовки космонавтов. Впрочем, в космонавты я не собирался и потому перевел взгляд на сидящую напротив докторшу, на ее сжатые губы, на прищуренные холодные глаза и сказал то, чего говорить наверняка не следовало:

– Слушай, я тебя даже и не узнал поначалу. Ты такая серьезная здесь, вся в своей врачебной заботе. Я и представить не мог, что ты можешь быть такой официальной и строгой.

Она сняла очки, положила на стол, закрыла глаза, с нажимом провела по ним пальцами, словно оттирала слой грима, задержала пальцы у переносицы и так, с закрытыми глазами, произнесла все тем же железным голосом статуи Командора:

– Я устаю к концу дня. Знаешь, шесть часов напряжения сказываются. К тому же здесь не дом отдыха, попадаются тяжелые случаи, и надо держать дистанцию, чтобы саму не зацепило. Чтобы эмоционально не подключиться. Если на все реагировать, надолго не хватит. Сейчас, подожди, приду в себя.

– Да нет, мне даже нравится, – попытался успокоить ее я. – Нордическая сдержанность или, скажем образно, недоступная ледниковая холодность должны только подстегивать желание. Недоступность всегда его подстегивает. Вспомни хотя бы «Лису и Виноград» дедушки Крылова.

Она улыбнулась, так и не отпуская пальцами переносицу, и губы стали округляться, из сухого стебелька прямо на глазах вылупился симпатичный такой, пухленький бутончик.

– Ты на роль лисицы претендуешь? – спросила она, по-прежнему не открывая глаз. – А я, выходит, виноград? Какой, отдельная ягодка или гроздь? – Я пожал плечами, откуда мне было знать. – Да и вообще, надо же, какое глубокое наблюдение. «Недоступность подстегивает желание». Молодой человек, откуда такие знания?

Конечно, она подтрунивала надо мной, иронизировала, так сказать. Ну и пусть, решил я. Если это поможет ей расслабиться, отвлечься от врачебных забот, я не против.

– Так ведь Чехов же говорил, что писатель – инженер человеческих душ*. Я, правда, до инженера пока еще не доучился. Максимум до техника. Но все равно гордо звучит: «Техник человеческих душ!» Как? Неплохо?

– Нормально, хорошо звучит. – Она уже смеялась в голос, потом наконец отняла пальцы от глаз. Оказалось, что еще недавно сухенькие, безводные ручейки настигло половодье, и они растеклись в застывшие гладкой зеркальной синевой озера. – К тому же Чехов тоже с юмористических рассказов начинал. Так что дорожка протоптана.

Я ничего не ответил, лишь кивнул.

«Кто из них привлекательнее? – успел подумать я. – Моя знакомая, веселая, остроумная Милочка или холодная, недоступная к.м.н. Гессина Л.Б?» Я не знал ответа. В конечном итоге, что плохого в том, что женщина умеет перевоплощаться? Разве только то, что ты не понимаешь, в каком облике она естественна. «А если она многолика? – возразил я себе. – И все имеющиеся в ее распоряжении «лики», все без исключения естественны и натуральны? Что в этом плохого? Видимо, ничего», – подвел я черту скороспелому размышлению.

– Ладно, – прервала смех не то Милочка, не то к.м.н. Гессина. – Давай к делу. Что там у тебя с боком?

– Болит, скотина, – коротко объяснил я.

– Ну да, понятно, – кивнула к.м.н. – И когда начал болеть?

Я открыл было рот, чтобы соврать, не рассказывать же всю историю в подробностях, но она едва уловимым, властным движением руки остановила меня.

– Знаешь что, давай не тратить время, а то прием заканчивается. Покажи, где болит.

Я показал.

– Мы вот что сделаем… Сначала просветим бок, посмотрим кости, легкое. Если ничего не найдем, тогда уже будем думать. – Я кивнул, я не возражал просветиться.

Она подняла телефонную трубку, набрала короткий трехзначный номер. Я услышал гудок, потом грубоватый мужской голос: «Слушаю».

– Петь, ты свободен?

– А что? – пробасил грубоватый Петя.

– Можешь сейчас человека посмотреть?

– Дорогого человека? – пошутил Петя. Надо сказать, совсем неплохо пошутил, я даже улыбнулся.

– Ну, не совсем безразличного, – ответила в трубку Милочка и погрузила в меня свои запрудные глаза. Мне аж стало зябко от их росистой влаги.

– Раз не безразличного, тогда посмотрим, – легко согласился мужской голос. Он вызывал симпатию, во всяком случае, пока грубовато тек по телефонным проводам.