Давид Юм

Из этих высказываний видно, между прочим, что Юм не полностью преодолел им же критикуемые меркантилистские положения, он «все еще продолжает на старый лад прославлять „купца“ как основную пружину производства» (6, стр. 250). Но в общем Юм вышел за пределы меркантилистских схем. Он разъяснял читателям «Политических рассуждений» (так назывался сборник 1752 г., составленный Юмом преимущественно из очерков на экономические темы), что торговля только тогда ведет к процветанию наций, когда она опирается на развитие отечественной промышленности и в свою очередь способствует ее росту (см. 25, стр. 81). Если карманы торговцев набиты звонкой монетой, но фабрики и заводы захирели, то нечего ожидать благоденствия — экономика страны неизбежно придет в упадок. «Все на свете приобретается посредством труда» (25, стр. 18), — убеждал и настаивал Юм, и этот простой его тезис был как нельзя более своевременным: он подготавливал почву для восприятия идей Адама Смита.

Итоги. Юм и современность

Нам известен теперь достаточно полный и всесторонний портрет Юма как мыслителя. Мы в состоянии теперь подвести некоторые итоги.

Прежде всего уточним общий характер эволюции воззрений философа. Его агностическая философия сложилась очень быстро, уже в ранней молодости, но не осталась неизменной. Если сравнить эссе Юма и его «Исследование о человеческом уме [познании]» с «Трактатом о человеческой природе», обнаруживается, что он отошел от своего первоначального резко выраженного агностического кредо к несколько туманному и расплывчатому скептицизму. Это выражалось, во-первых, в несколько ином подходе к проблеме личности, потому что Юм отказался от прежнего своего сведения психических процессов к комбинациям перцепций. Аналогичным образом в эстетике он разочаровался в сведении категории прекрасного к комбинациям впечатлений. Но на протяжении 40-х годов у Юма произошло нечто большее: возникло скептическое отношение к его собственному агностицизму в целом. Эту новую свою позицию Юм называет теперь «умеренным (mitigated) скептицизмом», причем в отдельных практических вопросах она оказывается даже близкой к стихийному материализму, никогда, впрочем, не смыкаясь с ним полностью.

Не видно прежнего агностицизма, например, в очерках Юма по политической экономии. Также и здесь его феноменалистская ограниченность дает о себе знать, особенно когда он выдвигает некоторые поспешные и мало доказанные тезисы, забывая, что как раз скептику надо быть более критичным (см. 2, стр. 144). Но в иных случаях логика исследования объективных процессов приводит Юма к противоречию с его агностическими постулатами; он перестает последние акцентировать, при написании опытов о торговле и налогах как бы забывает о них, хотя нигде прямо от них не отказывается.

Последние тридцать лет своей жизни Юм не писал по собственно философским вопросам, и он выступает в эти десятилетия более то как историк, то как дипломат или критик религии. Разоблачение Юмом религии и церкви было лучшей частью его идейного наследия, и его заслуги в этом отношении не могут и не должны быть забыты. Но нельзя и оценивать Юма только исходя из этого. В поздние годы у него было много возможностей подвергнуть критике прежнюю свою общеагностическую позицию в философии, но возможностей этих Юм не использовал ни разу.

Как бы то ни было, отход Юма от тех крайностей агностицизма, которые ведут к субъективному идеализму и солипсизму, делается очевидным. Мы уже ссылались на результаты сравнения «Исследования о человеческом познании» с «Трактатом…». Но почему этот отход произошел, так сказать, «неофициально»? Видимо, потому, что все же не был столь значительным, как это сначала кажется, когда обращают внимание на то, что в своих очерках Юм заметно ближе к идеям Просвещения, чем в специальных философских работах, где он похож на антипросветителя. Действительно, в своих опытах он использует обычно то из своих воззрений, зафиксированных в «Трактате…», что согласуется с просветительскими идеями и им не противоречит. Казалось бы, налицо «возвращение блудного сына» к просветительским пенатам, но это не так.

В очерках Юм поставил перед собой иную задачу, тем более что очерки, как правило, были написаны Юмом еще до его временного сближения с группой Гольбаха и никогда впоследствии не были перередактированы в духе приближения к взглядам последнего. Юм стремился в очерках раскрыть психологию повседневной жизни современного ему буржуазного общества и попытался осуществить этот замысел с помощью метафизического метода, который применяли и многие французские просветители. Нередко он захватывает для анализа те же фрагменты социальной действительности, что и они, но оценивает их с позиций холодного скептика, далекого от идеалов Просвещения.