Давид Лившиц

- Ты всё знаешь, да? Всё выучил, да? Рядом со школой жил? Или с дедом букварь выкурил?* * *15 января 1981 года:По ТВ в программе «Время» репортаж из доменного цеха. Сталевар даёт интервью:-Я счастлив, что мне, сыну колхозника, довелось сегодня участвовать в плавке, посвящённой читательской конференции по книге Леонида Ильича Брежнева «Воспоминания».* * *Хоронили мать писателя К. Приехали в похоронное бюро исполнить формальности. Пошли через двор в контору. Во дворе - продукция цеха – готовые, но ещё не покрашенные гробы, стоят, прислонённо, к кирпичной стене. На стене – лозунг: «Все силы на выполнение решений ХХУ1 съезда партии!».* * *Художник Виталий Волович рассказывал, как один из партработников на встрече с художниками советовал темы для картин: «Приезд внештатного инструктора Обкома партии в вечернюю школу рабочей молодёжи», «Привольно дышится кукурузе на колхозных полях» и т. д.* * *При оформлении по прибытии в Израиль гражданства, еврей документально подтверждает своё еврейство. Национальность вписывается в удостоверение личности. Нередки трудности или парадоксальные ситуации. В копии моего метрического свидетельства (оригинал утерян давно) не указана национальность, - в двадцатые годы это было не принято. Ни мой типично семитский вид, ни мои фамилия и имя, ни имена родителей, указанные в свидетельстве, не убедили тех, кто оформлял документы. Велели представить доказательство. Таким стало метрическое свидетельство дочери, которое я предъявил на другой день.Рассказывают о женщине из России: она долго и безуспешно добивалась подтверждения своего еврейства. Дошла до высших инстанций – до рабанута. Была принята, выслушана. Вышла с заседания счастливая и истово… перекрестилась: «Слава Богу! Подтвердили!».Другой репатриант, выходец из Средней Азии, безуспешно доказывал, что он еврей. Наконец, как последний аргумент, вытащил из-за пазухи… Коран, и поклялся на нём, что говорит правду.* * *Первый год в Израиле. Сидим на кухне. На душе безысходно, - (вопреки исходу). По радио - 5-я симфония Бетховена, тема рока: та-та-та-та! та-та-та-та!..- Так судьба стучится в дверь! - говорит жена.- Войдите! – говорю я.* * *Утром жена кормит меня геркулесовой кашей, приговаривая при этом:- Сама Маргарет Тэтчер ест такую каждое утро!* * *В газетах объявления: «Требуются девушки по сопровождению».Подумал про себя: а я деДушка по сопровождению.* * * Чтобы получить крепкую власть, Русь пригласила варягов, Рюриковичей. Религию позаимствовала у Византии. Грамоту – у Болгарии, от Кирилла и Мефодия.Всё заёмное.* * *Библейская заповедь: относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе.Не образец ли это первой фантастической литературы в жанре утопии?* * *Часто человек страдает не оттого, что у него чего-то нет, а оттого, что у него нет того, что есть у других.* * *Жизнь - маскарад, где мы всё время меняем маски, и истинное лицо мелькает только в момент смены их.* * *«И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился», - говорит Пушкин в знаменитом «Пророке».У Серафима шесть крыльев. Два, чтобы закрывать лицо перед Богом, не осквернять своим обликом, соглядатайством. Два, - чтобы прикрывать ноги перед Всевышним. Два крыла, чтобы летать.Может быть, здесь урок и поэту: не амикошонствовать с тем, что великое, не фамильярничать с Вседержителем. Два нижних, чтобы знать край – прикрывать словесный срам, избегать духовного стриптиза. Ну, а два, естественно, чтобы парить в сферах. Парить.…Но, помня о назначении других крыльев, не очень зарываться.* * *Я видел украинских евреев, тоскующих по неньке-Украине, грузинских, почти неотличимых от грузин, тоскующих по Грузии, бухарских евреев, живущих такими обычаями здесь, словно не уезжали из Азии.…Видел и удивлялся: разве ностальгия, тоска по родине, не есть тоска по России.… Остального, как бы и нет, не существует…* * *Человеческая память – заложница прошлого. Освободим её.* * *Будто всё это было со мной…Будто жил я уже, где живу…Этот путь, этот день, этот зной…Дежавю ты, моё, дежавю…* * * В Свердловске жил блестящий самородок – Кылосов, создатель знаменитых скрипок. Когда он умер, его ученик Алёша Скобельцын сказал:- Соседи знали его как пьяницу, а английская королева – как Мастера.* * *Я раскалывал орехи, сжимая их попарно в ладони. Увлёкшись, заметил: раскалываются все, кроме одного, - он оказался самым крепким. Так я им расколол всю горку. Когда он остался один, я расколол и его – ударом молотка. Каково же было удивление: крепкий орешек оказался гнилым. Это маленькое событие, словно притча, напомнило мне одного человека. К нему все шли со своими бедами, и многим он сделался опорой в трудные дни. Сам он был слаб и бессилен, но был так твёрд в поддержке других, что всем виделся стойким и сильным. Может быть, эта оболочка и держала его на земле.* * *Герой романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи», отвергая низменный прагматизм жизни, хотел бы, - так видится ему в мечтах, - совсем другое…. Вот: стоять у края обрыва, где играют малыши, и перехватывать их в минуту опасности, спасая от пропасти.…Я часто ходил на лыжах в лес, примыкавший к городскому парку. Зимний лес похож был на картину Брейгеля «Охотники на снегу»: такая же чёрно-белая графика, деревья, крутые спуски. Лыжня несет тебя, только успевай пригибаться под ветками, да вписываться в повороты. Одно место было особенно опасным, резкий зигзаг приходился в метре от обрыва. Я проходил малолюдный, если не было соревнований, маршрут и углублялся в просеку. Однажды возвращался в полдень тем же путём, и на половине подъёма услышал детские голоса. Ватага облюбовала сбоку какой-то спуск и носилась с горы, не замечая обрыва. На повороте увидел лыжника, мужчину лет тридцати. Недалеко от него торчали воткнутые в снег лыжи и палки, а сам он стоял между лыжнёй и обрывом, и внимательно глядел на мальчишек. Те с бешеным восторгом летали мимо… На Урале зимой быстро наступают сумерки. Всё трудней различались просветы в деревьях. Но мальчишки не уходили, и человек продолжал стоять. Он таки перехватил одного, когда тот, беспечно смеясь, понёсся, ломая кусты, прямо к обрыву. «Ну, чё ты ещё!…» - выразил он недовольство.Скоро стемнело, и мальчики ушли в сторону парка. А человек встал на лыжи и ушёл в другую сторону. Это не был их учитель, или вожатый, как я подумал вначале. Это был случайный лыжник, с простецким лицом работяги.Который вряд ли читал Сэлинджера.* * *Дом стариков стоял на отшибе, и старуха иззлилась вся, когда случайные путники подходили к калитке попросить водицы. Старик копался в саду, на участке, охотно откладывал лопату или секатор и шёл в дом за черпаком. Сады тянулись вдоль просеки, а дорога вилась по лесу, ближе всего загибаясь к их домику….Вот и выходило, - все прохожие, грибники ли, ягодники, а то и просто гуляющие по лесу, чаще всего выходили на этот домик.Старик робел, когда старуха ругалась, и расстраивался. Воды ли ей жалко, - колодец-то далеко, на краю коллективного сада, или что от дела отрывался, неизвестно. Может, злилась, что добро делает за так, она его считала простоватым. Простотою на свете не проживешь, - ворчала. А, может, и другое что, с ней, вон, целыми днями молчит, а тут враз откликается, подносит и стоит смотрит, как пьют.Прошлой весной старуха умерла…. Сад потихоньку приходит в запустенье, старик теперь один ковырялся на участке. Наступило лето, лес опять ожил, и на лавочке у калитки старик стал выставлять ведро, одно из тех, что цеплял на коромысло, когда ходил по воду. Рядом поставил кружку, на куске фанеры написал суриком – «Вода колодезная бесплатная». И по-прежнему какое-то неизъяснимое удовольствие доставляло ему смотреть, как вышедшие из лесу усталые люди, девчата ли, мать ли с дочкой, мужик ли в болотных сапогах, жадно пьют у его калитки зуболомную живительную влагу.* * *Из журнальной подборки «Попурри на военную тему»

Эпиграф

В классе их было восемнадцать.Парней, как сказали бы сейчас. Или – юношей, как несколько возвышенно-благородно называли молодых людей до войны. Остальные - девочки.Ребята держались кучно, девчонок игнорировали, хотя наступала любовь, как-никак – десятый класс. Из школы – гурьбой, в походы, в кино – вместе. К выпускным экзаменам по литературе решили готовиться сообща. Математику любили, химию терпели, с немецкого сбегали, а литературу - побаивались. Тут надо придумывать, а дело это неопределённое.Собирались у товарища в квартире с большой комнатой. И огромным балконом. На балкон вываливались в перерыв – выпустить пар. Сразу начиналась куча мала. Любимое занятие – потешиться над Хвощём. Хвощ, он же Заманский, долговязый, рыжий, веснушчатый, не давал себе труда отмахнуться от тычков, или огрызнуться на задиристые словечки. Добродушный Дима Уманский жалобно упрашивал в стороне: «Ребята, хватит, ребята, не надо!» - «Иди – иди!» – с грозным обещанием оглядывался неукротимый въедливый Венька Дьяченко и тянул руку к рыжему Хвощу. Вовка Боголюбов поглядывал на возню неулыбчиво, он был выше суеты в своей аспидной ассирийски безупречной причёске.Кому-то пришла идея связать Хвоща. Хвощ не сопротивлялся. Его скрутили бельевой верёвкой и ровно уложили на старый диван. Потом сожгли газету и сажей нарисовали Хвощу усы, бороду и «пышные» бакенбарды. Очень довольные собой, ушли заниматься….Спохватились только через час. Кинулись на балкон: Хвощ уютно посапывал…. Дима Уманский с виноватым видом стал стирать сажу с лица товарища, ещё больше размазывая. Стоял хохот.Мальчик, маленький брат их товарища, тихо вошёл в запретную комнату. На диване и стульях валялись исписанные листки, учебники с закладками. На столе брата – новенькая раскрытая тетрадка. Чистая страница. Только в уголке несколько строчек. Мальчик прочитал по слогам: со-чи-нение на воль-ную те-му. Э-пи-граф…