Давший клятву

Далинар снял сорочку и бросил юноше:

— Отдай твою рубашку, и мы квиты.

Юноша поймал окровавленную сорочку и растерянно уставился на Далинара.

— Сынок, не нужна мне твоя жизнь, — объяснил тот. — Ни город твой, ни королевство мне не нужны. Если бы я хотел завоевать Тайлену, вы бы увидели улыбку и услышали обещания мира. Уж это вы должны понимать, судя по моей репутации.

Он повернулся к наблюдающим офицерам, светлоглазым и письмоводительницам. Далинар добился своей цели. Они глядели на него с трепетом и испугом. Эти люди были в его руках.

И тут Далинар с изумлением осознал внезапное резкое недовольство. По какой-то причине эти испуганные лица ударили его сильнее, чем меч.

Рассерженный и пристыженный — сам не понимая отчего, — он повернулся и пошел прочь, вверх по ступенькам, ведущим со двора к храму на возвышенности. Когда Навани двинулась следом, чтобы поговорить с ним, князь взмахом руки велел ей оставаться на месте.

Один. Он должен немного побыть один. Далинар поднялся к храму, потом повернулся и сел на ступеньку, прислонившись к каменной плите, которая загородила дверной проем. Буреотец рокотал где-то на задворках его разума. А за этим рокотом пряталось…

Разочарование. Чего он только что добился? Сказал, что не желает завоевывать этот народ, но какую историю поведали его поступки? «Я сильнее вас, — кричали они. — Мне нет нужды с вами сражаться. Я могу вас сокрушить, не утруждаясь».

Неужели это должны были чувствовать люди, в чей город явились Сияющие?

Внутренности Далинара скрутил спазм тошноты. За свою жизнь он десятки раз выполнял такие трюки — завербовал Телеба, когда был юнцом, заставил Элокара поверить, что не пытается его убить, и совсем недавно вынудил Кадаша сразиться в тренировочном зале.

Внизу вокруг сына Фэн собрались люди и оживленно галдели. Юноша потирал грудь, как будто это его проткнули насквозь.

На задворках разума Далинар услышал все тот же настойчивый голос. Голос, который звучал с самого первого видения.

Объедини их

.

— Я пытаюсь, — прошептал Далинар.

Почему у него не получается убеждать людей мирным путем? Почему его не слушают, пока он не изобьет кого-то до крови или, наоборот, не шокирует их собственными ранами?

Князь вздохнул, откинулся и опустил затылок на камни разрушенного храма.

Объедини нас. Пожалуйста.

Это был… другой голос. Сотня перекрывающихся голосов молила об одном и том же, и звучали они так тихо, что он едва мог их расслышать. Далинар закрыл глаза, пытаясь уловить их источник.

Камни? Да, он ощутил, что осколки камней… испытывают боль. Далинар вздрогнул. Он слышал спрена самого храма! Эти стены существовали как единое целое на протяжении веков. Теперь кускам — потрескавшимся, разрушенным — было больно. Они все еще видели себя красивым набором барельефов, а не изуродованным фасадом, вокруг которого разбросаны разбитые камни. Они жаждали снова сделаться единой неиспорченной сущностью.

Спрен храма плакал сотней голосов — так на поле боя солдаты оплакивают свои искалеченные тела.

Буря… Неужели все, что приходит мне на ум, должно быть связано с разрушением? Со смертью, израненными телами, дымом в воздухе и кровью на камнях?

Тепло внутри его говорило, что это не так.

Он встал и повернулся, полный буресвета, схватил упавшую плиту, перегородившую проем. Напрягся, поднимая ее до тех пор, пока не смог на корточках проскользнуть вниз и подставить плечи.

Далинар вдохнул и направил всю силу вверх. Камни заскрежетали, когда он поднял плиту, открывая проем. Едва она оказалась достаточно высоко, князь разместил руки прямо над головой. С последним толчком, вскрикнув, подбросил плиту вверх изо всех сил. Буресвет ярился внутри, кости выворачивались из суставов — и тут же исцелялись, — пока он медленно возвращал камень на положенное место над входом.

Он чувствовал, как храм умоляет не останавливаться. Спрен отчаянно желал снова стать целым. Далинар втянул больше буресвета — столько, сколько мог удержать, — осушив все самосветы, какие были при нем.

По лицу князя струился пот, пока он поднимал плиту достаточно высоко, чтобы она заняла свое место и рисунок казался правильным. Сила хлынула сквозь его руки и рассеялась в камне.

Резные орнаменты начали соединяться.

Каменная перемычка в его руках приподнялась и встала на место. Свет заполнил трещины, и они затянулись, а вокруг головы мужчины вспыхнули спрены славы.

Когда свечение померкло, передняя стена величественного храма — включая дверной проем и потрескавшиеся барельефы — оказалась восстановленной. Далинар стоял перед ней без рубашки, покрытый потом, и чувствовал себя на двадцать лет моложе.

Хотя нет — человек, которым он был двадцать лет назад, такое бы не осилил.

«Узокователь».

Кто-то коснулся его руки; нежные пальцы Навани.

— Далинар… что ты сделал?

— Я прислушался.

Сила годилась не только для разрушения. «Мы не обращали на это внимания. Мы не замечали ответы прямо перед собственным носом».