Давший клятву

Второй Идеал казался более осмысленным. «Я буду защищать тех, кто не может защитить себя». Прямолинейно, да… но неодолимо. Мир полон страданий. Неужели нужно пытаться предотвратить их все?

«Я буду защищать даже тех, кого ненавижу, если так будет правильно». Третий Идеал означал, что он встанет на защиту кого угодно, если потребуется. Но кто решал, что «правильно»? Какую сторону он должен защищать?

Четвертый Идеал ему был неизвестен, но чем ближе Каладин к нему подходил, тем сильнее боялся. Что же еще от него потребуют?

Что-то проступило в воздухе рядом с ним — луч света, некий прогал в пространстве, что давал неяркий светящийся след. Спрен тумана поблизости ахнул и ткнул напарницу локтем в бок. Она что-то потрясенно прошептала, и оба поспешили убраться.

«Ну что еще я натворил?»

Рядом появился второй прогал, излучающий свет, и завертелся в унисон с первым. Они оставляли в воздухе спиральные следы. Кэл бы назвал их спренами, но они не были похожи ни на что из виденного раньше. Кроме того, спрены на этой стороне не исчезали и не появлялись — они существовали всегда, насколько он понимал.

К-каладин? — прошептал голос в его голове.

— Сил? — шепотом ответил он.

Что ты делаешь?

Ему редко доводилось слышать ее напрямую, в мыслях.

— Стою на палубе. Что произошло?

Ничего. Просто я… чувствую твой разум прямо сейчас. Сильнее обычного. Они тебя выпустили?

— Да. Я пытался заставить их освободить тебя.

Они упрямы. Это свойство спренов чести, которым я, к счастью, не наделена.

— Сил, что собой представляет Четвертый Идеал?

Дурачок, ты знаешь, что должен разобраться в этом сам.

— Это будет трудно, не так ли?

Да. Ты близко.

Он наклонился, наблюдая, как плывут мандры. Мимо пронеслась стайка спренов славы. Они задержались ненадолго, чтобы облететь вокруг него, прежде чем отправиться на юг быстрее корабля.

Странные светящиеся «булавочные уколы» продолжали вертеться вокруг него. Моряки собрались позади, устроив шум, на который появился капитан и разинул рот.

— Что они такое? — спросил Каладин, кивком указав на светящиеся штуковины.

— Спрены ветра.

— А-а… — Движения этих спренов и впрямь показались знакомыми. — Они же обычные. С чего вдруг все так переполошились?

— На этой стороне их обычными не назовешь, — сказал капитан. — Они почти всегда живут в вашем мире. Я… я никогда их раньше не видел. Они прекрасны.

«Возможно, я отнесся к Нотуму слишком строго», — подумал Каладин. Вероятно, спрен прислушается к мольбам другого рода.

— Капитан, — обратился Каладин. — Я, как ветробегун, дал клятву защищать. И узокователь, который возглавляет нас, в опасности.

— Узокователь?! — потрясенно переспросил Нотум. — Который?

— Далинар Холин.

— Нет. Который узокователь из трех?

— Я не знаю, о чем ты, но его спрен — Буреотец. Я же сказал тебе, что говорил с ним.

Судя по потрясенному лицу Нотума, Каладину стоило упомянуть об этом раньше.

— Я должен сдержать клятву, — продолжил Каладин. — Мне надо, чтобы ты отпустил Сил, а потом отвез нас в место, где можно перемещаться между мирами.

— Я и сам дал клятву, — ответил капитан. — Чести и истинам, которым мы следуем.

— Честь мертв, но узокователь — нет. Ты сказал, что понимаешь, как человеческое разнообразие дает нам силу, ну так вот, я призываю тебя сделать то же самое. Выйти за пределы буквы закона. Ты должен понять, что необходимость защитить узокователя важнее, чем необходимость доставить Сил в крепость, особенно если учесть, что Буреотец прекрасно осведомлен о ее местонахождении.

Капитан взглянул на спренов ветра, которые до сих пор крутились около Каладина, оставляя за собой следы, дрейфующие по всей длине корабля, прежде чем исчезнуть.

— Я подумаю, — сообщил капитан.

Адолин остановился в верхней части лестницы, сразу за Шаллан.

Каладин, шквальный мостовик, стоял у носа корабля, окруженный светящимися линиями. Они выделяли его фигуру — решительную, неустрашимую, с одной рукой на флагштоке, в строгом мундире Стенной стражи. Судовые спрены глядели на него, как будто он был шквальным Вестником, пришедшим, чтобы объявить о том, что Чертоги Спокойствия отвоеваны.

Девушка как будто изменилась. Это чувствовалось по ее манере держать себя, по тому, как она перестала легко опираться на одну ногу и твердо встала на обе. Ее осанка была иной.

И еще она словно растаяла при виде Каладина, ее губы изогнулись в улыбке. Она покраснела, и лицо у нее сделалось нежное, даже нетерпеливое.

Адолин тихонько выдохнул. Он уже ловил эти ее взгляды — и видел наброски Каладина в альбоме, — но, глядя на нее сейчас, не мог врать себе относительно того, что видит. Девушка смотрела почти с вожделением.

— Я должна это нарисовать, — пробормотала она, но продолжала стоять и пялиться.