De Profundis

Роксанне приходили в голову те же абсурдные вопросы библейского характера; он и сам не знал, проклюнулись ли они сперва в его собственном уме или в ее. С тех пор как свирепствовали грозы, держа женщин взаперти, мысли Роксанны переплетались с его мыслями, и он зачастую был неспособен распутать этот клубок, в который свились два их сознания. Он часто видел ее у окна, равнодушную к молниям, сверкавшим у самого стекла, устремившую взгляд на пруд, покрытый черными, как мазут, волнами. Она видела, как входит в него, идет к середине, спокойно, без страха. Она была готова. И он тоже. Он надеялся, еще не смея в это поверить, что смерть Роксанны дарует и ему окончательный покой. Или что Роксанна придет к нему в этой смерти, которая была не совсем смертью. Что он не будет наконец одиноким и несчастным. Он презирал себя за то, что еще чего-то хотел, что в нем жило желание избавиться от одиночества; он оставался узником своего удела человеческого, хоть в нем и мало уже было от человека.

Роксанна не понимала, почему эти чудовищные смерчи напоминали ей больше о происхождении мира, чем о его агонии. Возможно, потому, что она сама чувствовала себя заново родившейся после контакта с «духом дома». Она не знала, как назвать этого человека, жившего теперь с ней. Она чувствовала его близость каждую минуту; доверяла ему всецело и слепо, как никогда раньше. Она просила его взять ее, сделать для нее то, чего она сама не решилась бы совершить. Он выберет момент, и она последует за ним. Эта уверенность и спокойное ожидание не выматывали ее больные нервы, наоборот. Часы текли в какой-то разочарованной истоме. Иногда ее желание увидеть его, коснуться было так пылко, что она испытывала острую боль и бесконечную грусть. Но и из незримого он дарил ей чудеса; расточал мимолетные, но светлые ласки, соединялся с ее душой, знал ее самые потаенные помыслы. Он всегда был в ней, а порой, в глубине ночной тишины, в сердце ее самых сокровенных снов, он был ею.

На следующий день после одного из пресловутых ураганов прибежала лошадь. Между двумя порциями града, сразу после того как страшная молния ударила у источника, Роксанна увидела, как она, перепуганная, бегает вокруг пруда. Огромная лошадь глубокого черного цвета с блестящими боками скакала, металась, брыкалась, вставала на дыбы. Стелла спустилась с чердака на яростное ржание. И мать и дочь долго наблюдали за несчастным животным, не зная, что делать. Роксанна немного знала лошадей, ездила верхом в отрочестве, но они были не так хорошо ей знакомы, чтобы попытаться подойти к лошади в таком состоянии. И не только поведение лошади тревожило ее, но и сами условия ее появления; она, казалось, вышла из созидательного транса некоего бога, еще не наведшего порядок в хаосе. И животное как будто испугалось, попав в этот едва намеченный мир. Было необычайно наблюдать за этим выплеском энергии, смешанной с муками мощного тела животного, среди опустошенного пейзажа, под небом, испещренным молниями.

Гром снова загрохотал на западе, и лошадь испустила слабое ржание, похожее на жалобу. Она немного успокоилась, видимо, слишком вымотанная, чтобы еще метаться, и встала, дрожа, с бешеными глазами, у фасада дома. Роксанна решилась выйти. Порывы ветра были так сильны, что она боялась не закрыть за собой дверь. Прижавшись спиной к стене, она передвигалась как можно медленнее, чтобы не напугать животное. Но лошадь стояла неподвижно, косясь на нее испуганным глазом. Она вытянула руку и, дотянувшись до головы, погладила ее. Лошадь не противилась, испустив вздох, показывавший, что она успокаивается. Она была не оседлана, но в недоуздке, за который Роксанна ухватилась. Она зашептала успокаивающие слова, и лошадь дала увести себя в конюшню, полуразвалившуюся, которой не пользовались много лет. Но там уцелели два стойла с закрывающимися дверьми.

Невозможно было пойти в сарай за соломой, рискуя улететь посреди двора. Принесет завтра, если ветер уляжется. Роксанна заметила, что лошадь ранена в нескольких местах: на одной ноге была язва, явно давняя, на холке следы от ударов, рот кровоточил. Глаза тоже выглядели не лучшим образом. Они гноились и были затянуты пленкой. Трудно сказать, было ли это следствием дурного обращения, но Роксанна это чувствовала. С бесконечными усилиями она наполнила из ближайшей колонки жестяное ведро, и лошадь пила несколько долгих минут. Когда Роксанна уже собиралась покинуть ее, пришла Стелла. Роксанна велела ей оставаться в доме, но была так взволнована появлением лошади, что на этот раз забыла рассердиться. Они вместе гладили темную влажную шкуру. Тепло, исходившее от мускулистого дымящегося тела, распространялось в конюшне и проникало в них, окутав обеих уютным пузырем.