De Profundis

Он никак не мог увязать то, что видел, с этим дышащим роскошью интерьером: эта женщина, былая воительница, необузданная и отважная до безумия, которую он считал убитой или доживающей свои дни в нищете и одиночестве, сидела в изящном глубоком кресле с чашкой китайского фарфора в руке и улыбалась ему с видом матроны. Что-то в нем было разочаровано, самая мужская, самая эгоистичная его часть. Но другая, лучшая часть была счастлива. Ибо счастлива была Мальтийка. Каждая жилка ее существа выражала блаженство. Казалось, она была наконец в ладу с самой собой.

Его размышления прервали вбежавшие с визгом девочка и мальчик, которые гнались друг за другом. Мальтийка тотчас хлопнула в ладоши, и дети послушно встали перед ней.

– Я же запретила вам приходить сюда, когда я не одна. Поздоровайтесь с моим другом господином де Сен-Фонтеном.

Девочка, которой было лет шесть, не больше, присела в глубоком реверансе; мальчик, постарше, сухо поклонился.

– Это Антуанетта и Жак. Старшая, Матильда, в гостях у кузенов.

Он ответил на их приветствие. Антуанетта была отчаянно похожа на мать. Жак же, вероятно, унаследовал от отца рыжие волосы и светлую кожу.

– Господин де Сен-Фонтен, вы тоже хотите жениться на маме? – спросила малышка, как нечто само собой разумеющееся.

Он не нашелся что ответить. Почувствовал себя глупо. Он, никогда не лезший за словом в карман, по-идиотски залился краской под пронзительным взглядом ребенка и ироничным – матери. Она и пришла ему на выручку:

– Господин де Сен-Фонтен уже женат.

– Вот как, – протянула Антуанетта без особого убеждения. – Не похоже.

Брат толкнул ее локтем.

– Все, исчезните! Велите Бастьенне подать вам полдник.

Дети вышли. Они оба долго молчали. В кресле, где он сидел, вероятно, сменяли друг друга ягодицы целой череды угодливых и льстивых претендентов, жадно зарившихся, надо полагать, на прелести и состояние вдовы, а отнюдь не на качества ее ума и сердца. Что знали они, эти добрые буржуа, о темпераменте этой женщины, о ее нищем детстве, о ее мужестве, преданности, полном отсутствии кокетства, о неисчерпаемой нежности, которую она прятала под воинственным видом? Прочитав его мысли, она сказала ему:

– Я не хочу больше выходить замуж. Предпочитаю вести свою лодку одна. И я распоряжаюсь моим состоянием, как мне заблагорассудится, например, помогаю друзьям, которым жизнь не улыбнулась…

Он отлично понял намек. И был унижен смертельно. Чтобы женщина, эта босячка, переодетая в честную купчиху, предлагала деньги ему – это было нестерпимо. Он в сердцах вскочил, надел на голову шляпу и уже готовился откланяться, но тут она, в свою очередь, встала.

– Прости, Никола, – сказала она, – я не хотела тебя обидеть. Я такая неловкая. В конце концов, я всего лишь девчонка из низов. Происхождение никогда не лжет. Ты прав. Но было время, когда ты любил мою прямоту… Прости меня.

Выдохнув последние слова, она подошла к нему вплотную. Он вдыхал ее духи и, за ароматами мускуса и кардамона, запах ее кожи, дикий, хищный. Она запрокинула к нему лицо, и в глазах ее горело желание. Она вдруг вернулась, его прекрасная Мальтийка, во всем пламени своих двадцати лет, и ему захотелось поцеловать эти влажные губы, распустить замысловатый узел волос и запустить пальцы в густую шевелюру; ему захотелось принять ее дар, послать к чертям дурака-адвоката, от которого все равно не будет толку, вернуться домой обеспеченным, уверенным, с высоко поднятой головой. Он сможет наконец расплатиться с долгами и открыто презирать этого барона де Пьерпона, который только и ждал момента купить Сен-Фонтен за бесценок; он сможет дожить остаток дней в покое, в своем доме. На миг он даже настолько обезумел, что вообразил себе будущее с Мальтийкой. Да, она не хотела замуж, но с ним, быть может, пересмотрит свое мнение… Она принесет ему свое состояние, а он ей бесчисленные титулы и древний род, восходящий к Мафусаилу; он примет всю ее детвору, даже маленькую чертовку Антуанетту, при условии, что она не будет такой чумой. И потекут спокойные и сладостные дни в Сен-Фонтене или где-нибудь еще; вечерами он будет засыпать рядом с ней и, быть может, сделает ей еще ребенка, почему бы нет?

Ребенок. Он подумал об этом впервые. Новое существо, которое увековечит его имя. Ведь с его смертью род Сен-Фонтенов угаснет. Но к черту род! Он будет любить ее, он позволит ей «вести свою лодку одной», как она хочет, он даже отпустит ее в Индию, если ей вздумается, пусть продает там свои мушкеты, серу и детали для пушек! Он будет радоваться, глядя, как движутся ее пышные формы, как она чарует свое окружение, торгуется, подсчитывает, взвешивает «за» и «против», богатеет за счет бедолаг, убитых на полях сражений. Она будет царицей его жизни и, может быть, даст ей смысл или что-то близкое к этому…