Маскарад девятого ноября в Михайловском замке начался при небывалом стечении знати. Играло несколько оркестров. Мрачные покои подчеркивали веселье гостей. В десятом часу адмирал объехал замок в карете: на балу все шло своим чередом. Как условились, в одиннадцать Рибас приехал к Палену, захватив пару пистолетов и кинжал. Но Пален покачал головой:
— На маскараде все, кроме хозяина. Более того, я узнал, что он собирается переезжать в замок только после Рождества.
Но сдерживаемое усилием воли напряжение не оставило адмирала: неожиданно заболел Президент Адмиралтейств коллегии Григорий Кушелев, и, как ни удивительно, Павел быстро нашел ему замену: теперь Рибас должен был ежеутренне докладывать монарху о морских делах империи! «Знал бы он на что я был готов против него вчера! — изумлялся такому повороту в судьбе адмирал. — А может быть, знал? Но знание это было неосознанным предчувствием жертвы?»
Прослышав о назначении Рибаса, к нему примчал необычайно встревоженный Пален. И первый вопрос:
— Кто вас рекомендовал замещать морского министра?
— Очевидно, Григорий Кушелев. Моя записка об укреплении Кронштадта чрезвычайно понравилась Павлу.
Но по всему было видно, что Петр Алексеевич не поверил. Он вышагивал по Рибасову кабинету, что-то обдумывая.
— Что вас беспокоит? — спросил Рибас.
— Нет ли в вашем назначении какого-то особого смысла?
— Не вижу.
— Ростопчин никогда бы не допустил к этой должности вас.
— Мое назначение временно. Кушелев выздоровеет — и все вернется на круги своя.
— Если вы задержитесь в этой должности, лучшего и желать нельзя! Никиту Панина все-таки высылают из Петербурга.
«Но он явно что-то недоговаривает, — думал Рибас, разглядывая замкнутое лицо губернатора. — Уж не думает ли он, что я получил назначение по протекции Ростопчина?» И спросил:
— Не сошли ли вы с ума, если думаете, что мое назначение идет от Ростопчина?
— Да. Все странно, — смешался Петр Алексеевич. — Будьте осторожны. Прекратим на какое-то время наши встречи.
Однако они встретились уже через день, четырнадцатого ноября, когда в семь утра с папкой, обшитой белым шелком, Рибас вошел в приемную Павла, ожидая увидеть сонм министров, явившихся к монарху, как и он, с докладом. Но кроме двух-трех лиц, которых он не знал и которые молча поклонились ему, тут никого не было. Почти тотчас как он вошел в сумрачную приемную, из кабинета императора явился Пален. Очевидно, он закончил свой губернаторский доклад, и генерал-адъютант пригласил в кабинет адмирала.
Здесь горело много, как в церкви, свечей. Вместо скульптурных бюстов мыслителей, уместных у стен, за конторками стояли два секретаря. Павел так восседал за столом, что, казалось, тут и решают все судьбы мира, а может быть, и вселенной. Впрочем, стол был почти без бумаг. На его темной поверхности в глаза бросались серебряный эспантон, золотая трость и часы-яйцо.
Лицо Павла показалось Рибасу безмерно усталым, а от этого горячечно-возбужденным. Парик сидел на голове так крепко, что, видно, до боли сжимал виски монарха. Глаза на выкате смотрели на вошедшего всезнающе, и Рибас, поклонившись, достал из папки на пробу первый документ и объявил:
— Всепокорнейше изволю представить вашему высокому вниманию список просящихся в домашний отпуск штаб и обер-офицеров.
Рибас ожидал, что морщины монаршьего неудовольствия тотчас разбегутся по лицу императора, но тот спокойно заспрашивал:
— Кто? Куда? На какое время?
— Все расписано, ваше величество.
— Дайте-ка!
Адмирал положил список перед монархом, и тот внимательнейшим образом принялся изучать его, адмиралу кивнул:
— Продолжайте.
— По старости лет и болезням, — продолжал Рибас, — просят уволить от службы адмиралы Баскаков и Лупандин, генерал-майоры Гусев и Алабин…
— Вот как? — поднял голову монарх и постучал по столу: — Сюда, сюда их.
Рибас положил бумаги и продолжил доклад:
— Служащий при киевском обер-форшмейстере секретарем Степанкевич, в Лесном департаменте коллежский регистратор Маслаковский, канцелярист Тутусов, унтер Кулебякин…
Монарх захохотал:
— Кулебякин!? Тоже служить не хочет?
— За болезнями просит увольнения.
— И у Кулебяки болезни?… Никто служить не хочет! Все Кулебякины нынче якобинцы!
Рибас вытащил из папки красочный рисунок:
— Морской флаг, принятый республикой Семи венецианских островов, ваше величество.
Монарх еще более оживился, все предыдущие документы сгреб в один ворох, отодвинул, взглядом знатока рассматривал венецианский флаг. Раздумывая, сказал:
— Жидковат. Но пошлите во все Черноморские порты образцы, чтобы венецианские суда могли быть признаваемы. Далее!
— На ваше благоусмотрение позволю себе представить неоконченные описи лесам.
— Смотреть не буду, — быстро ответил Павел. — Описи лесам продолжать. Столько времени, сколько понадобится. Лесоописателям предписать, чтобы поспешали!
— Список нижних чинов, направляемых в Ригу для скалывания льда вокруг арестованных английских судов, — объявил Рибас следующий документ, а монарх взвился, как ужаленный:
— Лед пусть скалывают вольнонаемные рабочие! За счет английского купечества!