Де Рибас

– Я знаю вашу историю, – вдруг заявил Сан-Никола. – И, чтобы меж нами не было недоразумения, скажу больше: Ризелли встречался со мной в Неаполе и просил об одолжении: узнать и сообщить ему, что вы делаете в Северной Пальмире, чем живете и каковы ваши намерения.

– Благодарю вас за откровенность.

– Мне написать ему о вас?

– Как вы сочтете нужным.

– Я думаю, это стоит сделать, – сказал, раздумывая, герцог. – Ваше положение при русском дворе прочно. Вас ждет блестящая карьера. Ризелли пора прикусить язык. Им пора знать, что у вас высокие покровители.

– Благодарю.

Сан-Никола принял приглашение отобедать у Бецкого, а Рибас в мыслях повторял слова герцога: «Вас ждет блестящая карьера», – и восклицал про себя: «На черт побери, на какой стезе я ее совершу, если все, что я ни начинаю, кончается ничем!»

У наследника Павла родился сын, и восприемницей его была венценосная бабушка, а в доме Бецкого не без иронии читали аллегорические стихи из «Санктпетербургских ведомостей»: «В счастливых областях России, чрез плод от Павла и Марии, с Олимпом свой ровняют край». Плод нарекли Александром, и Настя заявила, что имя выбрано вследствие нежных отношений Александра Ланского и императрицы.

Герцог Сан-Никола сделался любимцем Екатерины, а уж «воспитанник» Ланской в нем души не чаял. Своему статскому советнику Мельхиору Гримму императрица писала в Париж: «Я вовсе не буде рада отъезду дюка Сан-Никола. Он сделался близким другом генерала Ланского. Уходя, он запирает его на ключ у себя в библиотеке с тем, чтобы по возвращении с ним видеться… мне бы хотелось, чтобы неаполитанский двор не отзывал его отсюда».

Петербургский климат вмешался в отношения неаполитанского посланника и Екатерины. И, несмотря на милости государыни, климат брал верх. Сан-Никола бомбардировал Неаполь письмами с просьбой отозвать его и скрашивал томительное ожидание переводами нравственно-воспитательных эссе Екатерины, которые она сочиняла для своего внука Александра. Государыня восхищалась тем, что Сан-Никола «говорил по-русски, как русский», поэтому и его переводы из Хераскова знатоки считали столь изящными, сколь и точными.

«Вас ждет блестящая карьера», – часто вспоминал Рибас слова Сан-Никола. «Уж не поприще ли масонства, где я уже имею учеников», – усмехался он. Бецкого пока вполне устраивало, что его зять вхож в Зимний, с успехом опекает Бобринского и имеет славу находчивого человека. Но это никак не устраивало господина майора, и у него возник простой план. Русские офицеры для лучшей выучки часто направлялись в Англию, где их определяли во флотские службы. Николай Мордвинов, над которым на памятном балу подтрунивали, что он сам себе адьютант, теперь плавал у берегов Америки… и свежие норд-осты воображения наполнили нетерпеливые паруса господина майора.

Он отправился к Бецкому, почти бегом взбежал на второй этаж, но увидел постное лицо секретаря Хозикова. В доме было непривычно тихо.

– Что случилось? – спросил он у секретаря.

– Умер, – был ответ.

– Кто умер?

Марк Антонович всплеснул руками, махнул в сторону кабинета и, ни слова не говоря, раскрыл перед ним двери. «Господи, да неужели…» – мелькнуло в голове Рибаса, но Бецкий сидел за столом, опустив голову на руку. Через минуту выяснилось, что умер Вольтер. Известие о смерти великого отшельника-энциклопедиста пришло только что, и Бецкий объявил в доме траур. Говорить с ним об отъезде в Англию не имело смысла. Иван Иванович собирался к императрице в Царское село, говорил, что племянница Вольтера продает его вещи, а, главное, библиотеку.

– Я думаю, она купит ее, – говорил Бецкий. – И украсит Эрмитаж прекрасной гужоновской скульптурой моего незабвенного друга.

Проводив безутешного Ивана Ивановича к карете, Рибас отправился по Дворцовой набережной пешком и увидел напротив Зимнего ошвартованные галеры. Среди офицеров и суетящейся команды он различил знакомую крепко скроенную фигуру Марка Войновича. Обрадовавшись встрече, они коротко переговорили, и вечером Марк Иванович был у Рибаса в кадетском. За ужином вспоминали Италию.

– На своей «Славе» я из Средиземного плавал в Черное море, – рассказывал Войнович. – До самой Тавриды и назад через Босфор и Дарданеллы. Конечно, для турок мы выставили коммерческую цель плавания. Но на самом деле наши сканечные журналы – клад для Адмиралтейства. И берега, и проливы в них подробно описаны.

В Петербурге Войнович состоял среди офицеров на шлюпке ее величества. О проекте Рибаса отправиться в Англию отозвался скептически. Все время говорил о» Тавриде, Крымском ханстве, сетовал:

– Жаль, что Алексей Орлов отошел от дел. Потемкин суетлив. Орлов в Новороссии быстро бы навел порядок.

– В корпусе мне совсем невмоготу, – сказал Рибас. – Нет, я отлично устроен. Но… Что вы мне посоветуете?

– Конечно же, Новороссию, – убежденно ответил Войнович. – Это клад для людей, ищущих дела.

Непредвиденные события заставили на время забыть о всех планах. Письмо Дона Михаила о приезде Эммануила задержалось в пути, и брат свалился на Рибаса, как снег на голову.

– Ты мне обещал, что я буду рядом с тобой. Я приехал.