Кровь струилась по губам, стекала по щекам к шее, исчезала невидимая на алых простынях. Акира задыхалась, когда вампир отстранился от искусанных разодранных клыками губ. Девушка судорожно дышала, будто это были её последние вздохи. Она перестала биться, смирившись с тем, что её трахают как последнюю шлюху, беспощадно, эгоистично, сжимая шею в шутливом удушье, и горячий скользкий язык слизывает стекающую с губ кровь.
Алукард приподнялся, приняв сидячее положение, не снимая с члена больше не сопротивляющееся тело, и посадив на себя, продолжил движения, ногтями ведя по позвонкам, наслаждаясь судорожной дрожью, провёл по округлой груди, зажав бусинки сосков, провёл языком, и, зажав между зубами, наслаждался музыкой из беспомощного скулежа. Кровь капала ему на подставленный язык, и лениво слизав её с покрывшейся мурашками груди, вампир поднялся к шее и, вытянув клыки, впился в тонкую шею с хрустом, будто в треснувшую хлебную корочку.
Акира выпучила от боли глаза и наклонила голову, будто подставляя вену под клыки, беспомощно смотрела в одну точку, пока её трахали и пили кровь до суха, жадно, до последней капли, как редчайшее вино, к которому столь долгим путем стремился гурман, наконец-то заполучив желаемое.
И чувствуя, как жизнь уходит из тела вместе с кровью, затекшими одеревеневшими руками Акира обняла свою желанную фантазию, о которой мечтала не одну ночь. Пока сперма била в её лоно, прижалась щекой к виску, к жёстким чёрным прядям, скрывающим лицо сосущего её кровь вампира, и блаженно прикрыла глаза, ласково погладив вампира по голове, из последних сил прошептала свои предсмертные слова:
— Прости меня, Игараши.
Клыки покинули тело, вязкая ниточка из слюны и крови протянулась от ранки к клыку и оборвалась вместе с жизнью Мацуры Акиры. Игараши аккуратно наклонил её тело, смотря в пустой взгляд и проведя пальцами по шее, нащупал едва бьющуюся венку. Акира была ещё жива, но испытала сильнейший болевой шок. Выйдя из Мацуры, Алукард ласково провёл по бледному обескровленному лицу и, положив на кровать, быстро облачился в одежду. Завязал галстук, спрятал пистолет в кобуру, и взял на руки Акиру, направившись на балкон. Запрыгнул на парапет, стоя над ночным Токио на высоте тридцати этажей, смотря в неоновые огни никогда не спящего города. Перевёл взгляд на обнажённую любовь своей жизни, и в последний раз крепко прижав к своей груди, сорвался с балкона. Красный плащ развевался по ветру как кровавые крылья. И летя навстречу устремлённым к нему пикам, сцепляющих отель в круг, вампир опустил Акиру, чтобы схватить за горло, и с рыком насадил её тело на пику. Полы плаща закрыли вампира, словно хлопнувшие крылья, и десятки материализовавшихся летучих мышей взмыли в небо над пикой с насаженным в последний раз содрогнувшимся в агонии телом.
***
Ичиро ждал этой встречи как будто бы целую жизнь. Словно весь смысл его жизни заключался во встрече с Орихарой Изаей, навещающим его в психиатрической больнице. Изначально обладая даром обаяния и очарования, Изая смог уговорить медперсонал выделить им отдельную комнату, чем-то напоминающую допросную, где для полного комплекта только не хватало светящей в глаза лампы и зеркала Гезелла.
Ичиро не был удивлён, зато в каком ошарашенном состоянии пребывал медперсонал, привыкший к истерикам нерадивого пациента, потенциальной жертвы Носферату. Сейчас Ичиро покорно прошёл в отведённое место, не проронил ни слова, не выкрикнул: «Изыди Сатана» при виде улыбающегося молодого человека в чёрной куртке с бежевым мехом. Он сел напротив, смотря в эти тёмные смеющиеся глаза, знающие все человеческие грехи, включая и его.
— Ну, здравствуй, старый добрый друг, как поживаешь? Как нынче кормят на зоне? — абсолютно дружелюбно, без намёка на агрессию поинтересовался Изая.
— Ты и правда жив, — блестящими от слёз глазами Ичиро смотрел в скрывающееся под маской слоя грима лицо Игараши, которое узнал бы из тысячи. Не выдержав, Судзуки согнулся пополам и зарыдал как малое дитя, спрятав лицо в ладони.
— Ну-ну, ты уверен, что хочешь лить слезы, когда к тебе в гости заявился сам Орихара Изая? Подумай сам, сколько всего таких весельчаков на свете!
— На свете нисколько, а в дурке полно, — утирая слезы и втягивая сопли, Ичиро судорожно выдохнул, и сквозь пелену слез всматривался во взгляд, мёртвый как у выкинутой на берег рыбы. — Прости нас, Хикару, прости! Мы не должны были бросать тебя! Мы испугались! Мы должны были остаться и спасти тебя! Должны были в тот же день заявить в полицию. Это мы во всем виноваты, в том, что произошло с тобой.
— Ну, со мной, собственно, ничего плохого не произошло. Я теперь вечно молодой, вечно красивый, бессмертный, в конце концов. Я могу путешествовать по миру и прожить сотни и даже тысячи разных жизней, как всегда к тому стремился. Так что… — и сделав многозначительную паузу, поднял руку, при этом жесте Ичиро замялся, сжав припрятанный в кулаке крестик и прочитав про себя молитву.