— Это ты их всех убил? — тихо, не смея взглянуть в глаза, Ичиро нашёл в себе силы задать вопрос, ответ на который и так знал. — Даже Акиру… На кол… По телевидению. — Судзуки едва сдерживался от истерики, слова телеведущей всё ещё терзали его сердце. Он не слышал имени, но знал.
— А то! — как само собой разумеющееся ответил Изая, улыбнувшись самой благодушной улыбкой. — Но это вовсе не потому, что я ненавидел вас или злился! Нет-нет! Я совершил этот геройский альтруистический поступок во имя любви своей к роду человеческому!
— Что… — Ичиро опешил, втянул плечи и сгорбился, будто ребёнок, увидевший, как на него несётся бешеная собака.
— Я убил их всех, потому что любил! Любил так сильно, что не мог позволить прожить им всю оставшуюся жизнь в страданиях, в сожалении и самобичевании. Ведь все-все рано или поздно осознали бы свои злодеяния и не выдержали этого груза. Кто-то бы, возможно, спился, кто-то начал колоться, кто-то бы ушёл в отрыв до гроба, кто бы, может, покончил с собой, — и выделил сладко последние слова, по-особенному улыбнувшись. — Понимаешь, я сделал им одолжение? Вот, например, ты! — Изая указал на него пальцем, и жалостливо покачал головой. — Посмотри, что с тобой стало. Ты спятил, превратился в высушенный скелет, а всё почему? Потому что у тебя самого первого проснулась совесть. Это естественная реакция психики. Просто к кому-то она приходит сразу, а к кому-то запоздало. Иногда я думаю, чем жить такой жизнью, я бы лучше покончил с собой, чем убиваться в горе и обвинять себя, что ничего не смог сделать. Поэтому я пришёл сюда. — И подорвавшись с места, он перескочил через стол, заключил ошалевшего от происходящих событий друга. — Я пришёл сюда сказать тебе, что прощаю. Ведь страх и инстинкт самосохранения — естественная человеческая реакция! Вы поступили как истинные люди, и это лишь прибавило мою любовь к вам! Я люблю вас всех, я люблю тебя, и именно поэтому я не убью тебя. Ведь ты мой лучший друг, и ты единственный пытался воспротивиться человеческой системе и помочь мне. — Похлопав друга по плечу, Изая, как истинный злой дух лисы, добавил чуть тише тоном заговорщика: — Поэтому я вверяю твою жизнь тебе, я уверен ты и сам знаешь, как с ней верно поступить. Удачи!
Изая, заломив за голову руки, направился на выход. Вышедший из оцепенения Ичиро резко обернулся, схватив друга за рукав.
— Постой, Игараши, но куда ты? Что теперь с тобой будет? Ты и правда оставишь меня в живых? Я… я не понимаю.
— Я уезжаю, — простодушно пожал плечами Хикару. — Расширяю свою косплей-зону. Нашёл себе друга по духу, типа того. И да, я оставляю тебя, проживи остаток своей жизни достойно, я верю в тебя. Бай-бай.
И помахав ручкой, исчез за дверью. Ичиро долго вглядывался в дверь, точно пытался понять, а не было ли это иллюзией, галлюцинацией, просто сном. Подошёл, постучал, открыл, закрыл и снова открыл, проверив коридор, где дежурил ожидающий его медбрат. А после взглянул на собственные руки, точно пытаясь осознать всё услышанное.
Хикару в образе Изаи, насвистывая под нос незатейливую мелодию, покинул клинику, направляясь к припаркованному у аллеи больницы автомобилю, где его ждал Наоки.
— Да наконец-то? — закатил он глаза, нервно встряхнув газетой, которую читал, сидя на одной из лавочек.
Изая присел рядом, спрятав в карманах руки, и ничего не ответил, странненько хмыкнув.
— Ты его не убил?
— Ну, как сказать, — неоднозначно промычал Орихара и толкнул локтем своего учителя.
Наоки оторвался от сенсационной новости в газете с жестоким убийством студентки, посаженной на «кол», и поднял взгляд к фасаду больницы. На балюстраде третьего этажа стоял пациент, раскачивающийся и вопящий на всю округу. Выбежавшая охрана не успела остановить Ичиро, оступившегося и сорвавшегося вниз. Короткий вскрик и глухой удар, от которого не дрогнули ни Хикару, ни Ода.
— Вот теперь все, — цинично заявил Орихара вместо эпитафии на надгробии лучшего друга.
— Я думал, ты решил его отпустить.
— Так и есть! Я ведь не стал его убивать, я дал ему выбор решить самому.
— Ты ему внушил покончить с собой?
— А вот и нет! Я просто подтолкнул его на эту мысль, но решение он принял сам, а значит, это не убийство. По правде говоря, я надеялся, что он выберет жизнь. Но, как и все люди, он не оправдал моих ожиданиях, и оказался таким же грешником: и он оказался подвержен страху. Вот только не перед чудовищами, а перед самим собой.
— Какого ты высокого мнения о людях. — Наоки аккуратно сложил газету и откинул в сторону, поднявшись следом за давно вставшим Хикару, что благочестиво улыбнувшись, заявил то, что было известному каждому в мире отаку:
— Конечно, ведь я Орихара Изая, и я люблю людей.