Дед Пихто

На волейбольной площадке — выставка Рудомётова, к сетке прицеплены холсты в рамах. По площадке, как по ярмарке, движутся нарядные селянки, на цветистых холстах местного живописца ищут знакомые физиономии; находят и шумно радуются. Такой аттракцион. «Уважаемые односельчане! — Лариска из клуба вещает по радио. — Кто хочет покататься на самолёте, идите на стадион. А в пять часов на заливе будет заплыв. Заплыв! Мужчины, берегите силы!». Парни отзываются дружным рёвом. На помосте Макс с большим успехом пародирует Горбачёва: «Товарищи, я категорически заявляю. И там вот это вот, и тут. Переструйке нет артельнативы, как это некоторые подбрасывают, вот».

Сельское начальство сдержанно улыбается. Оно степенно беседует с кинорежиссёром Денежкиным о культуре.

Подбегает Лариска, заговорщически зовёт в клуб.

Здание клуба тревожно знакомо, оно что-то напоминает — дебаркадер! Тот же голубой цвет, тот же ложноклассический стиль: накладные пилястры в два яруса, портики, фронтоны, деревянные колонны с капителями и кри-венько нарисованными белой краской каннелюрами. Клуб

— это выползший на берег и сильно раздувшийся дебаркадер. Кажется, он тащит за собой перевёрнутый и вымазанный в глине катер — так реален и убедителен в яростном сиянии дня его вид. Что-то происходит с пространством. Фантастическая греко-римская базилика посреди русского села никому не кажется кошмаром, но поскольку вместе они существовать не могут, то село уступает, обращается в мираж, в картины Рудомётова. Торжественно наступает Дебаркадер — везде.

Нутрь его.

Там, в боковом нефе, накрыты разномастные столы, на столах: пироги, солёности, разнообразные холодные закуски — именуемые все как одна «салатом», снова пироги, морсы в кувшинах, дешёвая водка, новомодные пластиковые баллоны с иностранной газировкой. Вдоль столов —длинные деревянные лавки. На них рассаживается элита, «сливки общества». Лавки коварны, они косят солидность званых персон, как траву: перешагнуть лавку с надутым видом невозможно, нужна усмешка как минимум, женщине хорошо при перешагивании охнуть или взвизгнуть. Садятся, оглядывают столы, оживлённо что-то передают, кого-то кличут, наливают.

Череда типажей за столом. Однозубый гармонист в синей кепке «Речфлот»; директриса школы в вечернем туалете и с потрескавшимися от прополки огорода руками; накрашенная Лариска — клубная методистка; клубный тренер Витя в новом спортивном костюме с рукавами разного цвета; библиотекарша Милка, похожая на матрёшку; герой — художник-рентгенолог Эдуард Филиппович Ру-домётов, сидящий на подвернутой ноге — и всё равно маленький; директриса сельского музея с янтарным пауком на груди; театральный худрук уже «под мухой»; весёлый рыболов — редактор многотиражки; запевала хора — разбитная бабёнка с двутональным, как у полицейской машины, голосом; озлобленный перестройкой ветеран войны; непоседа-фотокор с «Зенитом»; тучная дама с «халой» на голове — зав районной культурой; председатель райисполкома Егор Иваныч собственной персоной в белой рубашке без галстука; чьи-то босые дети. Все друг друга знают наизусть, тема застолья давно протухла, но тем не менее все рассаживаются с необъяснимой детской надеждой на приятные чудеса. С любопытством поглядывают на мостящихся к столу киношников.

Петя Денежкин, пересчитав соратников, посылает Лейбница за опальным Калачовым. Творческая встреча работников искусств начинается с представления киногруппы.

Песчаный бережок широкой реки. У самой воды стоит на четвереньках худой мужчина с косматой головой — пародия на льва. «Калачов!»—тревожно вскрикивает Лейбниц, подбегает — но нет, всё в порядке, Калачов в здравом уме.

—    «Куриного бога» ищу, — поясняет он, трогая мокрые камешки. — Бывает такой — камешек с дыркой — приносит счастье. Тебе надо счастье, Лейбниц? Присоединяйся.

—    Тебя зовут, — сообщает Лейбниц. — Там в клубе культура гуляет, тебя зовут. Без тебя никак.

—    Культура гуляет? Это ты хорошо сказал, Лейбниц, это надо записать. Культура — гуляет.

—    Там все наши, там предрайисполкома. Пойдем, а, Калачов.

—    А вот как ты думаешь, Лейбниц, кто главнее — «куриный бог» или председатель райисполкома?

—    Блин... — Лейбниц оглядывается в отчаянии. — Ну, Петя зовет, ну.

—    Ага, боишься Петю своего. Выше «бога» начальника ставишь. Ты, Лейбниц, — раб. Вот давай — найдем «бога», после пойдём к Пете. Всё должно быть по порядку, иначе счастья нам точно не видать.

Лейбниц со стоном садится на корточки рядом с Калачовым и, как курица лапой, гребёт мокрые камешки — ищет «куриного бога».

Клуб-Дебаркадер, в котором «гуляет культура». Пока ещё всё чинно, но уже слышны игривые бабьи выкрики: «Егор Иваныч, вы нам споёте сегодня?». Егор Иваныч томно кладет руку на грудь и качает головой. Петя Денежкин, прилежно закусывая, то и дело наклоняется к уху председателя и, указывая на привезённого из города гостя, со значением шепчет:

—    А вон тот вон, во-он тот, бородатый с носом, — художник Зиновьев, тот самый.

—    Тот самый? — поражается Егор Иваныч. — Я в санатории видел его картину.