Дедушка и внучка

— Я здесь ни при чем, виноваты в этом бабочки! Они хотели вылететь в окно. Разве ты не видишь, как они целым роем вылетают из моей головы, всех цветов и пород, такие красивые-красивые. И мне нужно бежать за ними.

Мисс Доротея глубоко вздохнула и закрыла книги:

— С тобой гораздо больше хлопот, чем я предполагала. Тебя совсем не воспитывали…

— Что значит «воспитывать»? — поинтересовалась Дороти.

— Тебя не научили слушаться.

— Совсем не научили, — подтвердила Дороти.

— Так жить нельзя.

Дороти пристально посмотрела на мисс Сезиджер:

— А ты будешь слушаться меня завтра, во время урока французского языка? — спросила она.

— Что за глупости, моя дорогая. Ты же не можешь ничему меня научить. А вот я тебя могу, и многому.

— Но, моя миленькая тетушка, как же французский язык? — проговорила Дороти по-французски с чистым парижским выговором. — Ведь в Париже тебя никто не понял бы.

— Ну, довольно! Это никуда не годится! — рассердилась мисс Доротея. — Если ты будешь продолжать говорить глупости, мне придется пожаловаться дедушке.

— Милый дедуля, он такой славный! Ничего, если скажешь.

Устав от пустых препирательств с ученицей, мисс Доротея выбрала одно стихотворение из старого сборника стихов и приказала племяннице выучить его к следующему утру.

— Ты должна будешь рассказать мне его, не заглядывая в книгу, — предупредила она. — Это нетрудные стихи и вполне годятся для маленькой девочки.

— Ладно, — покладисто согласилась Дороти.

— Ведь ты постараешься их выучить?

— Вот уж не знаю, выучу ли, — честно призналась Дороти.

— Вот эти стихи. Ты, вероятно, можешь прочитать их? Или нет?

— Ну, конечно, могу, тетушка. Позволь, я теперь выйду в сад и три раза обегу его кругом, чтобы успокоить мои бедные ножки.

— Да, иди, только ты должна выучить стихи и приготовить их к завтрашнему утру, к этому же времени. Ты обещаешь сделать это?

Дороти очень внимательно посмотрела на тетку.

— Отлично, — сказала она, помолчав. — Обещаю.

— Вот это хорошо; теперь ты хорошая девочка; думаю, ты сдержишь слово.

— Ну, конечно, сдержу.

— Теперь иди в сад, — отпустила ученицу мисс Сезиджер, — и сорви там три розы и три гвоздики, самые красивые, которые ты только найдешь. Цветы принеси мне.

— А зачем? — полюбопытствовала Дороти.

— Затем, что я этого хочу.

— Хорошо, я мигом! — Дороти вылетела из комнаты, и через минуту можно было видеть, как ее маленькая фигурка мелькала в цветнике.

Старый сэр Роджер, по обыкновению, осматриваясь бродил по усадьбе.

— Эй, дедуля! — голос Дороти зазвенел как нежный колокольчик.

Он промолчал; но едва ответил улыбкой на зов девочки, как разозлился на самого себя. Он целое утро без перерыва твердил себе: «Эта малышка становится для меня страшной обузой. Я теряю спокойствие и свободу. Доротея должна нагружать ее как можно больше. Понятно, я согласен каждый день видеть ее в течение короткого времени; но ей нужно заниматься, она должна учиться. В свое время Доротею хорошо воспитывали и учили, пусть теперь она дает уроки и образовывает свою племянницу. Я согласен видеть девочку время от времени, но если она постоянно будет находиться у меня на глазах, это слишком хлопотно и неприятно».

Старик старался убедить самого себя. В это же время в его душе теснились совершенно другие неясные чувства. На каждом шагу ему не хватало Дороти. Когда он подошел к грядкам земляники, то велел Джонсону и Петерсу сорвать несколько лучших ягод и отнести в беседку. Сэр Роджер с нетерпением ждал момента, когда после обеда маленькая новая жительница старого дома будет лакомиться ягодами, сидя на его коленях, и будет говорить, что крепко его любит. Боже ты мой, разве возможно любить его, нелюдимого и неласкового старика? Человека, который прогнал от себя собственного сына, который был суровым и жестоким даже со своими близкими, который никого не умел любить, да и сейчас ценил только одну вещь на земле, а именно — деньги.

Он копил деньги, копил со страстью, с жадностью скряги. У него было порядочное имение, все его фермы давали хороший доход. Кроме того, сэр Роджер обладал крупным состоянием и вместе с Доротеей почти ничего не тратил на жизнь. Ему нравилось думать о том, что после его смерти останется большое богатство. Он с невыразимым наслаждением подсчитывал, сколько тысяч его фунтов помещены в разные выгодные предприятия. Старика грело сознание того, что он мог бы жить в роскоши, тратя все те суммы, которые скапливал в течение года. С тех пор как сэр Сезиджер лишил сына наследства и прогнал его из дома, ничто, кроме этой мысли, не приносило ему удовольствия и утешения. Он жил только ради накопления денег. Его дочь Доротея почти ничего не значила для него.