Дефект

– А теперь… теперь настало самое сложное. Я понимаю – вернее, я осознаю – что вам придется испытать, переступая через собственную природу. Это, наверное, трудно и больно. Но еще больнее и труднее смотреть на то, что они делают из нас. Поймите: то, что мы можем, как выяснилось, оказывать сопротивление – уже огромнейшее благо. Имперцы не понимают ничего, кроме силы. Любое посягательство на их абсолютное превосходство они воспринимают в штыки и жестоко подавляют. Но я верю, я искренне верю, и вы теперь знаете наверняка – что наш народ был создан свободным; стало быть, есть у нас какая-то цель, высшая цель; уже то, что один из вас использовал энергию во благо другому, не зная даже, как ей управлять и сталкиваясь с этим впервые, говорит о многом. Мы должны жить; мы достойны жизни, полноценной жизни, но иначе, как силой, ее вырвать из имперских лап нельзя. Я понимаю, что вам сложно представить; но что можно сказать о жителях Империи, если они считают недолюдьми тех, у кого не возникает агрессии? А говорит это о том, что у самих имперцев эта реакция организма как раз-таки является мерой жизнеспособности; это то, вокруг чего вращается их жизнь, их мир, их способы совершенствования. Поэтому нам придется говорить с ними на их языке – ну, то есть, оперировать их понятиями – иначе они попросту не поймут.

Астэ с надеждой смотрел на остальных. Лица были серьезные; некоторые чуть опустили головы.

– Вы… ведь меня понимаете?.. – спросил он.

Тогда к нему подошел один человек, положил свою руку тому чуть ниже плеча и проговорил:

– Не волнуйся, мы тебя понимаем. И, знаешь – для свершения правосудия агрессия не нужна.

***

Возвращаясь домой, Астэ не мог прекратить вспоминать лица этих людей во время первых попыток направить на что-либо поток энергии. Удивительно, но никакой агрессии в них действительно не было, только спокойная уверенность. И, наряду с этим, печать чего-то неземного на лице. Было такое чувство, что они не принадлежали сами себе – но в другом, не повседневном, смысле. Они будто и не ощущали себя, будто растворялись в чем-то абстрактном… Сложно было это объяснить.

А еще он вспоминал, с каким интересом они расспрашивали его о его снах уже после. Ему и самому было любопытно, что это. Это давало невероятный духовный подъем, это звало за собой и заставляло двигаться вперед, в конце концов, это приказывало, и ослушаться даже не приходило в голову. А тот человек, который являлся Астэ во снах… Ни перед кем и никогда он не испытывал бы такого благоговения. Да, внешне Она очень походила на жителей Империи – эти большие глаза с фигурными веками и высокими изогнутыми бровями, этот прямой, правильный, слегка выдающийся нос; эти темные, четко очерченные, чуть полноватые губы; высокие выделяющиеся скулы и четкий квадрат лица; черные волосы, струящиеся волнами. Разве что цвет глаз не имперский – синий, как небо Родины. Но было в Ней что-то такое, от чего сердце замирало, и от грудной клетки по всему телу будто бы распространялось тепло, необъяснимое, ни с чем не сравнимое. И, казалось, что лучше уж исчезнуть вовсе, чем жить в мире без Нее.

«И почему именно я удостоен такой чести…» – периодически думал Астэ.

В подобных размышлениях он дошел до дома. Однако затем его мыли приобрели другое, более конкретное направление.

Спать хотелось неимоверно; усталость валила с ног; к этому всему добавлялся еще и голод, вместе с осознанием того, что еды он получит столько же, сколько и обычно – не больше и не меньше – и этого, естественно, будет недостаточно. Но преобладало все же другое желание.

Приблизившись к дому, он не стал, как обычно, взбираться к себе в окно по заранее подготовленной веревке, удобно теряющейся в свисающем по стене «плюще», а залез в окно на первом этаже, которое также заблаговременно оставил приоткрытым. Молясь, чтобы спящий Гэрет его не услышал, Астэ схватил все необходимые для традиционного имперского напитка ингредиенты и наскоро сделал его – да так, что вышло на несколько стаканов. Предусмотрительно поднявшись к себе на чердак, он выпил все, практически сразу после этого повалившись на кровать.

Проснулся следующим утром он, можно сказать, поневоле – его разбудил резкий удар об пол. Не успев понять, сам ли он свалился или его кто-то спихнул, Астэ услышал злорадный смех Гэрета.

«Вот же… Сам ведь прекрасно знал, что эта штука вызывает зависимость… А теперь еще и орать будет…»

«Нет, ну я сначала думал», – сквозь смех говорил имперец, – «что это я виноват в твоем нынешнем состоянии, и не стоило тебе давать целый стакан. А потом смотрю…ха-ха-ха… все пусто!»

Астэ лежал на полу, приподнявшись на руках, смотря в пол. Он изо всех сил сейчас желал две вещи: чтобы Гэрет не пнул его ногой в ребро, и чтобы он поскорее ушел.